Отняв от груди сына, я положила его на кровать (в комнате была нянечка Настенька), подошла к двери и в этом своем ужасе и страхе впилась взглядом в глаза Лемешко. Он отстранился. Я быстро вошла в нашу спальню, успела дойти до середины комнаты. Мгновенно двое схватили меня под руки, вывели. Помню сидящего на постели мужа, в белье, опершегося обеими руками о край кровати, ноги скрещены, голова опущена… Двое других, стоявших слева от кровати, обыскивали верхнюю одежду мужа… И опять в проеме двери детской возник Лемешко».
Блюхер понял: это конец. Для полной убежденности спросил хозяйничавших в спальне двоих работников НКВД: кто они и что им от него надо. Один назвался комбригом госбезопасности Федоровым[69], другой — старшим майором госбезопасности Радованским. Федоров предъявил ордер на арест. «Ордер № 1901. 19 октября 1938 года, — пробежал глазами бумагу маршал, — выдан комбригу госбезопасности Федорову на производство ареста и обыска Блюхера Василия Константиновича. Народный комиссар внутренних дел СССР Ежов»…
Обыск в комнатах длился больше часа, были изъяты личные вещи маршала, документы, письма, ордена, оружие…
Всех, кто находился в доме, выводили во двор по отдельности. Пять черных машин ждали у подъезда. Для детей и прислуги в отдалении стоял автобус.
Глафира Лукинична вспоминает: «Первым вывели Василия Константиновича. Он был одет в форменные брюки, на ногах сапоги, в нижней белой рубашке с подтяжками. Шел нетвердым шагом. Потом арестовали меня. Наша пятилетняя дочь Ваира взяла меня за левую руку и, весело припрыгивая, напевала песенку… Вдруг, уже у выхода, ребенка словно ударило током. Она дико закричала, обняла мои колени, вцепилась в них, мои слезы лились на ее головку. Оторвать ее от себя у меня не хватало сил, оторвали они. Меня посадили в машину, стоявшую у подъезда, подогнав ее к впереди стоящей, в которой уже был муж. Последним вывели Павла».
Через час кортеж автомобилей помчался к железнодорожному вокзалу, где работники НКВД подготовили для Блюхера, его жены и брата служебный вагон маршала. Василия Константиновича, Павла и Глафиру рассадили по разным купе. Об этих часах начинавшегося дня — 22 октября 1938 года — Глафира Лукинична Безверхова-Блюхер напишет по прошествии многих лет: «Там (на Адлерском вокзале. — Н. В.) мы расстались навсегда. Последнее, что я слышала, это покашливание мужа, доносившееся из соседнего купе…»
А детей отправили в сочинский приемник милиции, откуда потом их распределят по детским домам.
В то время, когда в Сочи комбригом Федоровым был арестован маршал Блюхер, в Москве Берия отдал распоряжение начальнику отделения Особого отдела Главного управления госбезопасности НКВД старшему лейтенанту госбезопасности Н. А. Иванову: «В ближайшее время нужно арестовать всех родственников Блюхера».
К Берии была вызвана вся «команда» Иванова — оперуполномоченные Васильев, Головнев, Кащеев, Щербаков, Филиппов. Комиссар государственной безопасности 1-го ранга лично инструктировал каждого, как следует действовать при аресте опасных государственных преступников.
У Блюхера к этому времени родственников было немного: родители и обе сестры — Александра и Елизавета давно умерли. Поэтому Ежов подписал ордера на арест только Покровской, Кольчугиной и Багуцкой. Ордера на уже арестованных, но пока еще не доставленных из Сочи на Лубянку Павла Блюхера и Глафиру Безверхову были оформлены раньше. Санкция прокурора на все аресты отсутствовала, в том числе и на арест самого маршала, но заместителя наркома внутренних дел СССР это не смущало.
Арест родственников Блюхера люди Иванова в первую очередь начали в Москве.
22 октября, на исходе дня, в квартиру номер 4 в доме на Чистых прудах, 12, где жила Галина Кольчугина с десятилетним сыном Василием, пришла группа оперативных работников НКВД во главе с лейтенантом госбезопасности Н. Р. Васильевым, который предъявил Кольчугиной ордер на ее арест. Через час она оказалась во внутренней тюрьме на Лубянке, а ее сын — в детском приюте…
Всю ночь Галину Кольчугину допрашивал начальник отделения Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР Иванов. А утром он представил Берии протокол допроса и доложил, что Кольчугиной, как шпионке и участнице контрреволюционной организации, предъявлено обвинение по статье 58–1, 58–10, 58–11. Она во всем созналась…
Кольчугина показала: «Я полностью признаю себя виновной в тех обвинениях, которые мне предъявлены следствием.
Контрреволюционную работу я начала проводить с 1926 года. В то время я работала в советском консульстве в Китае в отделе, который возглавлялся троцкистом Мусиным… Постепенно Мусин прививал мне троцкистские контрреволюционные взгляды и вовлек в антисоветскую работу… В конце 26-го года я познакомилась в Ханькоу с Таировым, а он познакомил меня, в свою очередь, с Блюхером, за которого в январе 1927 года вышла замуж. Блюхера я уже знала как двурушника, как человека чуждого и враждебного интересам советской Родины по его связям и деятельности в Китае…
Возвратившись в Советский Союз вместе с Блюхером, я прожила с ним до 1932 года, фактически же моя связь продолжалась до самых последних дней…
Со всей откровенностью заявляю следствию, что Блюхер на всем протяжении нашего совместного проживания вел активную подрывную работу против партии и Советского правительства. Он изменник своей Родины, что я докажу фактами в своих подробных показаниях…»
По свидетельству заключенных А. А. Розенблюм и С. А. Ариной-Русаковской, находившихся с Галиной Кольчугиной в одной камере, она все время была в подавленном состоянии. По словам Ариной-Русаковской, Кольчугина плохо отзывалась о Блюхере за то, что он ее бросил, сильно переживала за сына, все время твердила: ей надеяться не на что…
Через несколько дней Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Галину Александровну Кольчугину к высшей мере — расстрелу…
22 октября, примерно в то же вечернее время, в которое люди Иванова нанесли «визит» Кольчугиной, на улице Большая Спасская, 41/2, у квартиры номер 25, где жила Лидия Багуцкая — жена Павла Блюхера, появилась группа оперативных работников во главе с сержантом госбезопасности Филипповым. Арест хозяйки квартиры группа провела с помощью домоуправа Михайловой. Оперы произвели в комнатах тщательный обыск, были изъяты обширная личная переписка, фотографии, две сберегательные книжки на имя Багуцкой Лидии Фоминичны общим вкладом 2800 рублей, часы, маузер в коробке, пистолет в кобуре, охотничьи ружья, шашки, кинжалы, бинокли. Многие из этих вещей принадлежали маршалу Блюхеру.
Вскоре Багуцкая оказалась во внутренней тюрьме на Лубянке…
23 октября Берия вызвал к себе старшего лейтенанта Иванова: в красной папке с литерами «В. Б.» нет справки об антисоветской деятельности капитана Блюхера Павла Константиновича — основания для уже произведенного ареста. Старший лейтенант тут же протянул шефу лист бумаги: вот она. Берия углубился в чтение. Это была «сфабриковка» с грифом «Совершенно секретно» на Блюхера П. К., составленная и подписанная Ивановым. В ней сообщалось, что Блюхер П. К. является активным участником антисоветского военного заговора, в который вовлечен своим братом, бывшим командующим Дальневосточным фронтом Блюхером В. К. Являясь командиром авиационного звена при штабе ВВС фронта, Павел Блюхер подготавливал перелет к японцам своему брату Блюхеру В. К. Вывод: Блюхер П. К. подлежит аресту. Лаврентий Павлович посмотрел на Иванова одобрительным взглядом и поставил на справку резолюцию: «Арестовать. Л. Б. 23.Х-38 г.», затем спросил: «В Ленинград прошла команда на арест Покровской?» — «Вчера утром», — доложил старший лейтенант.
