Леонора не принесла в лагерь ничего. Она могла предложить в качестве утешения лишь себя – здорового человека, достаточно неравнодушного, чтобы находиться здесь. Она предлагала свежую воду и чистые полотенца пылающим в лихорадке и опий умирающим, но при этом не могла вылечить никого. Одному только Богу было дано решать, кто будет жить, а кто умрет, кто станет сиротами, а кто – вдовами.
Она не знала, сколько прошло времени к тому моменту, когда все флаконы с лекарствами опустели, а кожа на ее руках побелела и сморщилась от постоянного окунания в воду. Она знала лишь, что в лагере установилась тишина, а в небе над головой светит луна. Когда она наконец решила уехать, никто не вышел к ее машине. А она не могла вспомнить ни одного лица и ни одного имени тех, с кем встретилась сегодня.
Когда Леонора опустилась на прохладное кожаное сиденье автомобиля, все ее тело ныло, но спать не хотелось – в крови кипел адреналин. Она держалась за руль, но ключ зажигания не поворачивала и несколько минут просто сидела в оцепенении, уставившись в безмолвную ночь. Вдруг ладони на руле задрожали, и эта дрожь медленно поползла по ее рукам, передалась телу и обернулась неистовыми рыданиями. Все горе, вся беспомощность, копившиеся внутри, пока она сидела у кроватей больных, разом вырвались наружу. Она положила голову на руль и принялась со стонами колотить по машине кулаками, пока эта мучительная боль не изжила себя и не освободила место для нового чувства. Вместе с последними слезами внутри ее закипала ярость. Неистовая и беспощадная. И у этой ярости было имя – Алекс. Леонора решительно повернула ключ зажигания, и двигатель завелся с пол-оборота.
Ослабевшая от усталости, голода и собственной беспомощности, Леонора помчалась мимо палаточного городка к металлургическому заводу и открытому котловану вдалеке, зловеще сиявшему в темноте огнями, словно вход в преисподнюю. Припарковавшись возле аккуратного кирпичного здания управления, она выключила зажигание и, не дожидаясь, пока мотор заглохнет, поднялась по ступенькам в комнату секретаря. Из-за двери кабинета Алекса тянуло дымом сигар и слышались приглушенные голоса мужчин, порой прерывавшиеся смехом. То, что Алекс не один, было не важно: это ведь их общий позор!
Леонора без колебаний толкнула дверь и вошла. Коричневые сигары застыли на середине затяжки. Виски в стаканах так и не дошло до губ. Алекс сидел за письменным столом, лениво вытянув ноги. Напротив него в массивных кожаных креслах с подголовниками устроились двое мужчин. Все замерли. Эффект не мог быть большим, даже окажись Леонора привидением.
Первым пришел в себя Алекс.
– Что ты здесь делаешь? – пробормотал он.
Леонора проигнорировала его вопрос, как не обратила внимания и на удивленные взгляды незнакомых мужчин. Ярость пульсировала в ее висках и обжигала горло.
– Почему вы не оказываете помощь людям в лагере?
– В лагере? В каком лагере? – Алекс недоуменно пожал плечами. – О чем ты говоришь, черт побери?
– О лагере, Алекс! – Ее голос взорвал тишину кабинета. Мужчины застыли в креслах. – О том, который в пяти милях отсюда! О том, где живут твои бесценные рабочие. О том, где сейчас свирепствует тиф!
– А-а, вот ты о чем… – Он уперся кулаками в край стола, коротко усмехнулся и начал говорить спокойно, но с каждым словом повышая тон: – Так ты проделала весь этот долгий путь только для того, чтобы рассказать мне про этот проклятый лагерь?!
Леонора сделала шаг вперед, глаза ей жгло от усталости.
– Я провела там весь день. Люди умирают, Алекс! Дети так слабы, что не могут подняться. Ради бога… Этим детям не дожить до утра! – Она бросила на мужчин испепеляющий взгляд, и они беспокойно заерзали в креслах. – Почему не прислали доктора, который бы помог им?
Мужчина справа от нее откашлялся.
– Я доктор Миддлтон. – Лицо его озабоченно хмурилось, но голос звучал надменно. – Все это весьма прискорбно. У нас есть случаи заболевания тифом и среди руководства. Мы вынуждены держать рабочих на карантине. – Он развел руками. – Я бы и рад сделать что-то большее, но… – он цыкнул зубом, – у меня полно работы здесь.
– Да, я вижу, – кивнула Леонора, выразительно взглянув на его бокал.
Доктор Миддлтон выпрямился, и улыбка сползла с его лица.
– Уже поздно, – сказал он, обращаясь к Алексу, – мне нужно возвращаться. – Он сухо поклонился Леоноре, стараясь не встречаться с ее пылающим взглядом. – Возможно, мы еще увидимся при более благоприятных обстоятельствах, миссис Хэррингтон.
Второй мужчина тоже встал и поспешно удалился вслед за доктором.
Дверь за ними закрылась. В кабинете повисла гулкая тишина. Алекс остался за письменным столом. Голова его была опущена, пальцы отбивали по поверхности полированного дерева тревожную дробь.
Леонора смотрела на его темную шевелюру и ненавидела каждую волосинку в ней.
– Тебе нужно привезти сюда доктора…
– Все, ни слова больше, – процедил Алекс сквозь зубы. Подняв голову, он бросил на нее тяжелый, холодный взгляд. – Ни слова больше!
Впервые за все время она не испугалась этого угрожающего тона и горло ее не перехватило. Кровь в жилах бурлила от ярости, каждый нерв звенел, готовый к бою.
– Или ты привезешь сюда доктора, который позаботится об этих людях, или это сделаю я!
Алекс хлопнул ладонью по столу так, что стоявшие на нем стаканы подскочили.
– Моя забота здесь, Леонора, – это рудник, а не кучка чумазых иностранцев, у которых не хватает ума не гадить там, где они едят! Каждый здоровый человек нужен мне под землей, и именно на этом внимание доктора Миддлтона сосредоточено сейчас и будет сосредоточено в дальнейшем! Если ты не заметила, вообще-то идет война. И наша армия нуждается в каждой унции железной руды, которую мы добываем.
С губ ее сорвался горький смешок.
– О, да ты стал великим патриотом? Кто бы говорил, но только не тот, кто бежал от призыва! – насмешливо бросила она.
Алекс выскочил из-за стола и схватил ее за руки, губы его скривились.
– Да как ты смеешь, испорченная девка!
Он занес руку, чтобы ударить ее.
– Вот в этом ты весь, Алекс! Ну, ударь меня. Именно так поступают трусы! – продолжала клеймить его Леонора. – Твои друзья будут в восхищении: Александр Хэррингтон, тот самый, который бьет женщин и позволяет детям умирать!
Медленно, стиснув зубы, Алекс опустил руку и оттолкнул от себя Леонору. Она не дрогнула и, стоя перед ним, спокойным голосом сказала:
– Или ты привезешь доктора в лагерь, или я телеграфом сообщу дяде о том, что происходит. Он никогда не поставит кусок железа – или даже кусок золота – превыше человеческой жизни.
Алекс тяжело сел за письменный стол, запал его иссяк.
– Я поговорю с доктором Миддлтоном.
– Он должен начать завтра же!
