Он довольно долго размышлял над загадкой стихотворения, после чего, поняв, что больше не может сидеть сложа руки, взял рукопись и выбежал из дома: в голове констебля созрел план.
Сначала Хейс отправился по Лиспенард-стрит на восток, прошел два длинных квартала до Сентер-стрит, а потом двинулся на юг, прямиком к «Томбс».
У ворот пришлось дожидаться, пока собственный преемник, суперинтендант полиции мистер Джордж Матцелл, согласится принять его, после чего бывшего начальника полиции впустили внутрь.
День выдался сумрачный, и камеры были погружены в полумрак. При тусклом свете ламп арестанты перемещались крадучись, их лица оставались в тени, под засаленными кепками и потертыми грязными шапками. Через открытую дверь сыщик заглянул в камеру, расположенную в конце коридора, и увидел двух знакомых парней, сидящих бок о бок на тюремной койке.
Кто-то шепотом произнес его имя: «Старина Хейс».
Спустя некоторое время детектив оказался перед человеком, которого искал.
— Суперинтендант.
— Главный констебль.
— Мистер Матцелл, я пришел сюда в связи с трагедией, случившейся с Эдгаром По. Получали ли вы какую-либо информацию из Балтимора, способную пролить свет на обстоятельства этой смерти?
Новый начальник полиции покачал головой с искренним огорчением и сказал, что весть о кончине столь выдающегося человека просто ужасна. В прошлом он занимался книготорговлей и относился к По с особым уважением. Сэр Джордж спросил своего предшественника, что стало причиной этих расспросов: дело или праздное любопытство. Ответ был краток:
— Дело.
Матцелл рассказал, что действительно получил множество писем и тщательно изучил их.
Пароход, на котором плыл По, прибыл на пристань Балтимора по расписанию, за несколько минут до полудня. По-видимому, чемодан поэта забрали из трюма в тот момент, когда судно причалило, — свидетели видели, как он спускался по трапу в сопровождении нескольких молодых людей. Мнения наблюдателей касательно того, кем были эти молодые люди: прощелыгами, хулиганами, пьяницами или мошенниками, — разделились. Спорным также оставался вопрос, приходились ли они бедняге старыми приятелями или познакомились с ним на корабле. Рассказывали, что на Эдгаре был белый костюм и он держался на ногах несколько нетвердо. Бармен корабельного питейного заведения на вопросы офицеров полиции ответил, что джентльмен пил и, кажется, был знаком со своими собутыльниками.
В тот день город лихорадило от выборной кампании членов местного конгресса и представителей законодательного собрания штата. В Балтиморе до сих пор не существует официальной регистрации избирателей, поэтому любой, кто способен поднять руку, может принести присягу и проголосовать. Известно, что местные уличные банды захватывали и угрозами заставляли многочисленных потенциальных избирателей проголосовать нужным образом, накачивая их наркотиками и виски в кабаках, салунах и дешевых кафе. Заведения, где содержались несчастные, известны были в городе как «курятники». Обеспечив лояльность одурманенных граждан, бандиты выпускали пленников из мест заточения, заставляя их голосовать по нескольку раз подряд за ту политическую партию, которая готова была заплатить более щедрое вознаграждение.
Судя по всему, писатель стал жертвой подобных махинаций.
— Может, «кровавая восьмерка», «чистильщики», «грабители», «налетчики» или «челюсти». Все варианты известны. Вам остается только выбрать.
По словам Матцелла, эти негодяи скорее всего накачали беднягу напитком, обладающим паралитическими свойствами, представляющим собой смесь из опиума, пива и бренди.
— С того момента как мистер По покинул корабль, следы его теряются, — продолжал начальник полиции. — Прачка-немка видела Эдгара возле старого депо, где располагался знаменитый «курятник» под названием «Клуб Четвертого района».
Позже в двух кварталах от Хай-стрит, в таверне «Кут энд Сарджент», видели какого-то человека в весьма плачевном состоянии, похожего на По. Белый костюм куда-то подевался, вместо него на мужчине были драные штаны не по размеру, подпоясанные веревкой, залитая пивом хлопковая рубаха и серый тканевый пиджак.
Через некоторое время друг поэта, доктор Джеймс Снодграсс, обедая у себя дома, получил записку от знакомого наборщика. Текст выглядел примерно следующим образом:
Уважаемый сэр! В таверне около избирательного участка Четвертого округа сидит какой-то довольно обносившийся джентльмен, который называет себя Эдгаром А. По и, похоже, сильно бедствует. Он говорит, что знаком с вами и нуждается в экстренной помощи.
Получив это известие, врач немедленно поспешил в указанное заведение. Там ему сообщили, что писателя нужно искать в другой таверне, «Ганнерс-Холл». Снодграсс рассказал полиции, что уже некоторое время не видел своего старого друга, но много читал в прессе о его постоянно ухудшающемся состоянии, а посему был весьма обеспокоен. Он обнаружил предмет своих тревог сидящим на полу в жалких лохмотьях, с тупым выражением лица.
Бедняга посмотрел на него и не узнал. Доктор напомнил поэту, что является его давним другом.
— Если вы действительно друг — приставьте к моей голове пистолет и вышибите мои бедные мозги.
Умирающего тотчас же отправили в больницу Вашингтонского медицинского колледжа. Несколько дней По промучился, лежа на больничной койке. В какой-то момент тень смерти легла над поэтом, он стал беспокойно ворочаться, выкрикивая что-то нечленораздельное — возможно, имя. Вся комната, по словам очевидцев, звенела от крика, голос несчастного эхом отдавался в гулких коридорах больницы. Однако никто так и не понял, что писатель пытался сказать.
7 октября 1849 года, в пять часов утра, Эдгар Аллан По в последний раз поднялся и выкрикнул, довольно отчетливо:
— Господи, спаси мою бедную душу!
Матцелл передал своему предшественнику письмо, которое тот внимательно прочел:
Всем заинтересованным сторонам, всем, кого это может касаться.
Я доктор медицины, тот, кому выпало ухаживать за мистером По в его последние дни. Кто был с ним в предсмертные часы. Заявляю во всеуслышание: сплетни касательно этого человека — клевета. Во многих кругах считается, что поэт страдал от пьянства и умер от спиртного, но нет ничего более далекого от истины. Да, по прибытии в больницу пациент действительно находился в состоянии физического и морального недомогания. Я сразу решил, что он, вероятно, страдает от mania а potu, белой горячки, но, осмотрев больного, отказался от первоначального диагноза. Бедняга страдал от мозговой лихорадки в ее самой коварной и агрессивной форме. Все же, на всякий случай, я спросил кучера экипажа о состоянии писателя. Возница ответил, что его пассажир не был пьян, хотя легкий запах спиртного и исходил от джентльмена, когда его усаживали в экипаж.
Когда последний час больного был уже близко, я склонился над ним и спросил, не хочет ли великий писатель передать что-либо своим друзьям. Умирающий поднял на меня свой слабый взор, с трудом повернулся и простонал: «О Боже, есть ли у такого пропащего человека, как я, надежда в ином мире?» Через несколько мгновений он продолжил надтреснутым голосом: «Тот, кто восседает на небесах и правит Вселенной, пишет свои законы на челе каждого человеческого существа».
