Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
впоследствии – ведь они не выросли в ее дворе и не учились в ее школе, поэтому восприняли то, что было написано в студенческой зачетке. Скоро и сама Юкля привыкла к тому, что она Юкля, и, не задумываясь, представлялась так в любом обществе, которое тоже почему-то не задумывалось никогда о том, как ее зовут на самом деле.
Лет в 14, когда будущая женская судьба начала давать о себе знать – сначала любовью к белым летучим платьям, потом классикой мировой литературы («Алые паруса» уже промелькнули на горизонте лет в 10, не оставив никакого следа в ее душе), потом барочной музыкой, – ей страстно захотелось наконец уже сбросить этот кокон детства и выпорхнуть во взрослое прекрасное далеко звонкой Июлей (почему-то в этом месте ей всегда представлялась мать лесов Золотинка, жена Тома Бомбадила из «Властелина колец», которого так удачно ей всучил почитать Саша), но кокон никак не поддавался. Он крепко прирос – так же крепко, как кожа соединяется с телом фасциями, и вместо прохладного, пахнущего малиной и железом синего июля во рту все равно оставался привкус пожара, жирный запах пепла из оранжевого, яростного, душного августа. Юкле и в этом тоже повезло – вместо младенца здорового человека матери в роддоме зеркальные тролли подкинули синестетика. В детстве и юности Юкля еще не знала, что это особое состояние, так же как не знала еще и кучи других вещей, вроде психотерапии и того, что отклонения – это некая норма. Поэтому она молча жила, как все, и никому не рассказывала, что, по собственному мнению, родилась с отъехавшей, как в школе говорили, кукухой. Это, впрочем, в жизни оказалось очень полезным качеством. Например, она всегда могла угадать, о чем человек думает на самом деле по цвету и запаху слов, которые он произносил, и никогда не вляпывалась ни в какие сомнительные истории, обходя почти все в жизни стороной – дворовые посиделки, которые частенько оканчивались драками, первые пьянки молодняка за гаражами, во время которых половина девочек переместились на взрослые трамплины, ухаживания Тимура из соседнего двора – почуяв тревожный запах в ярком дрожащем мареве панического зеленого, Юкля отчетливо увидела висящую над его головой фразу, как будто написанную в воздухе неловким школьником: «По малолетке за хулиганство». Через два года Тимур уехал в колонию для несовершеннолетних. Имело это удивительное свойство и непростые эмоциональные минусы – как бы Юкля ни держала подальше от самой себя очевидную константу Сашиной привлекательности, она всегда могла определить по цветам и привкусу во рту степень его влюбленности в ту или иную юную особу. Во всех этих случаях она пожимала равнодушно плечами и, как бы ни было задето ее самолюбие, удалялась на безопасное расстояние. Однако в тех случаях, когда запах влюбленного Саши становился синим, как предрассветное небо, или зеленым с голубыми искрами, как нарисованный художником прибой, иногда неконтролируемо просыпалась ночью от душащих слез, потому что все было зря – все из того, чего она не делала, и никогда им не быть людьми друг для друга, а не для других людей.
Так шли годы, «смеркалось», как говорится, Юкля меняла векторы и компасы, шла по своему разноцветному лесу, и ничего, в сущности, не менялось, кроме размера ноги, одежды, музыкальных предпочтений и прочих жизненных мелочей. Где-то в этом промежутке умер от цирроза тихий пьяница Эдик, муж Айнурки и по совместительству сантехник, Айнурка замолчала и несколько месяцев пролежала в своей квартире лицом к ковру, напевая иногда какие-то протяжные, как казалось Юкле, колыбельные песни на своем языке. Потом умерла от инсульта бабушка, мамина мама и прабабушкина дочь, от инфаркта умер Потоцкий-старший, Саша к тому моменту учился в институте и на похороны приехать не смог.
Юкля все чаще ходила навестить Серафиму, которая безвозвратно, как маленькая седая девочка, потерялась в лабиринтах времени и не вставала давно с высокого королевского кресла с огромным, размером с дом, подголовником. Из пледа торчал только высохший породистый нос с горбинкой и пух седых волос. Больше всего она напоминала Юкле семечко одуванчика с круглым зонтиком, которое застряло в чьей-то огромной заскорузлой ладони. Ни лиц, ни имен она уже не помнила, внучку называла Зиной и просила чаю, а правнучку почему-то Херцхен и, таинственно хихикая, пыталась выведать, какие пожелания Он записал в ее альбоме. Кто этот «он» и почему в альбоме, Юкля решила не узнавать – все равно без толку.
Несмотря на свои 102 года, Серафима угасла внезапно, как кухонная лампочка, – вот она горела только что и вот, моргнув ровно один раз, угасла. После всех необходимых хлопот встал вопрос, что будет с Серафиминой квартирой. Остальные Апрелевы в меняющемся составе много лет жили в трешке наверху – мать в бывшей кладовке, бабушка в проходной комнате, Юкля в светлой угловой комнате с окнами, а Серафима жила одна в двух комнатах, одна из которых была с балконом. Сейчас в родительском гнезде их осталось двое – Юкля и мама. Бабушка ушла до Серафимы, а отца Юкля не помнила – он покинул корабль еще в ее раннем детстве. На носу были школьные выпускные и одновременно с этим – яростная, как битва, подготовка к вузу, с которым она, впрочем, все еще не могла определиться до конца, то ли на богословский поступать, то ли на филологический. Унаследовала Серафимину квартиру Юкля, и по-хорошему ее надо было бы продать, но мысль о том, что по дощатым полам, крашенным корабельным лаком, будут ходить какие-то чужие слоновьи ноги, ей казалась настолько отвратительной, что Юкля приняла решение сама и сообщила матери: она собирает манатки и переезжает вниз, чтобы в одиночку готовиться к экзаменам, неважно на какой. Дисциплины примерно одинаковые.
Внезапно на каникулы приехал Саша, которого не было дома два года. Когда Юкля увидела его на лестнице, у нее на секунду перехватило дыхание и посыпались из рук пакеты с одеждой. Он, конечно, изменился. У лестничного окна стоял и, жадно втягивая дым сигареты, с наслаждением курил какой-то другой человек, отдаленно напоминающий Сашу. Все та же черная водолазка и все те же джинсы, натянутые на безупречной красоты и длины ноги, продолговатые мышцы рук, и весь он был невероятно, на разрыв сердца красив. Он как будто стоял на кончиках пальцев ног, как балетный танцор, готовый, словно гончая, в момент сорваться по сигналу рожка и нестись, взмывая над землей. Длинные темные волосы были небрежно заправлены за ухо так точно, как ни один стилист никогда не сможет положить завиток для лучшей
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
