видел.
Достал сигарету и прикурил. Нет, это не дежавю. Просто судьба сыграла с нами злую шутку.
Снова я здесь, снова не знаю, как подняться в квартиру. Снова курю и боюсь. Воспоминания волной накатывают уже здесь, у подъезда. Точно так же, как и в первый раз.
Та же боль внутри, та же пустота. Только в этот раз все гораздо сложнее. Больше не было никаких «а вдруг». Я собственными глазами видел, как убили мою Юльку. Как Гринич стрелял в нее, как поджог заброшку. До сих пор не знаю, как я тогда умом не тронулся. Наверное, на подсознательном уровне держался только из-за сына. И это так, я должен жить ради него. Я нужен ему. Своему маленькому кареглазому пацану. Бедный малыш, он же был там, все видел.
Сука!
Еще немного и я доберусь до той падали. Вытрясу из него всю его никчемную душонку! Тварь!
Выбросил окурок, и собравшись с духом поднялся на Юлькин этаж.
Все та же дверь… и даже кое-где не отмытая надпись сучной подруги.
Достал из кармана ключи, и перебирая их, взглядом выцепил маленький ключ от почтового ящика.
Обернулся. Не знаю, что меня дернуло заглянуть туда, словно кто-то в спину толкнул.
Повернул замок и обнаружил кучу писем и квитанций. Не удивительно, ведь Виктория давно здесь не живет, и почту не проверяет.
Быстро пролистнул бумажки, и хотел зашвырнуть их обратно, как мое внимание привлекло два конверта. Один обычный с марками, Львовская область, а второй…
Что за нахер? Это шутка какая-то? Какой клоун это сюда бросил?
Я осмотрелся по сторонам и снова перевел взгляд на конверт.
— Неужели это правда?
Глава 43
Психиатрическая лечебница.
— Пей уже, идиотка.
Щеку обожгло жгучей болью. Мне стоило колоссальной выдержки чтобы не скривиться от боли. Я в очередной раз дала себе мысленного пинка. Я овощ. Я не чувствую ничего. Мне нельзя сдаваться, чтобы бы этот ублюдок не догадался о моем замысле.
Я только крепко челюсти сжала и кулаки под одеялом.
Он запихнул мне в рот таблетки и дал запить. Вода полилась по подбородку на сорочку неприятно расползаясь по телу. Но я помню, я овощ, я ничего не чувствую.
— Когда же ты уже сука расскажешь мне адрес. Тварь! Три года терплю, жду. Мне проще убить тебя, чем денег дождаться. На еще! — заорал придурок, засовывая мне в рот три таблетки.
Черт, я тебе еще не проглотила, а он мне снова сует. Половину точно придется выпить.
— Если ты мразь, до конца недели не скажешь мне, где спрятаны папочкины деньги, я лично покромсаю тебя на куски ножом. Это будет моя награда, наслаждение за все эти годы, что ты у меня отняла.
Он поднялся со стула, и отмахнулся.
— Жри в сухую.
Хлопнула дверь, послышался щелчок замка, и я поспешила забрать таблетки изо-рта.
Чтобы ты сдох, больной ублюдок!
Зажала капсулы в кулаке и откинула голову на подушку.
Из глаз хлынули слезы.
Я больше не могу все это терпеть. Не могу. Сколько там времени прошло? Год, два? Я ничего не понимаю! Я даже не знаю какой сегодня день недели. Но я все еще продолжаю играть роль душевнобольной. Продолжаю, и кажется, начинаю ею быть. Я всеми силами пытаюсь не пить таблетки, хотя иногда действительно приходится это делать. И это превращает меня в вялое существо.
За все то время, что я нахожусь здесь, я привыкла прятать таблетки прямо в горле, после чего шла рвать. Я понятия не имела, что со мной будет дальше, но продолжала все это терпеть ради ребенка. Ради своего сыночка.
Господи, я даже не знаю, где он сейчас находится. В семье, или… сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
Иногда мне просто хотелось умереть, чтобы не испытывать всего того, что я испытываю. Я существую в заточении. На окнах решетки, стены серые с облезшей краской, белый потолок, старая кровать, тумбочка и стул. Наверное, в тюрьмах лучше обстановка, чем здесь. У меня от серого цвета крыша начинает ехать. Я хочу кричать, но молчу, хочу бежать, но лежу. У меня нет выбора. У меня нет возможности. День и ночь возле моей палаты дежурит охрана. Я чувствую себя преступницей. Один плюс здесь, смежная уборная. Я не полюсь перед охраной.
Вытерла слезы и взглядом замерла на левой руке. Шрамы. Как давно это случилось?
Обгоревшая кожа. Теперь эти воспоминания будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Правда, долго ли мне осталось?
Даже Захар перестал меня искать.
От этой мысли по вискам снова покатились слезы.
Наверняка он снова думает, что я умерла. Только бы с моим сыночком все было хорошо. А я выдержу. Я не могу сдаваться. Выдержу. Хотя и сама не знаю, чего жду. Возможно, что однажды наступит возмездие? Может быть Витьку Бог накажет.
Собрав волю в кулак, я сбросила с себя одеяло, медленно поднялась. Пошатнулась. Голова кружилась от долгого лежания, и плохого питания. Но я не сдавалась. Босая по грязному старому линолеуму прошла к стене по праву сторону от двери. Это единственная стена с высокой деревянной панелью. Ее я любила больше всего.
Глупый сарказм, а может и правда.
Прислушавшись к тишине в коридоре, убедилась, что меня никто не застукает, и тихонько отодвинула одну рейку. Бросила туда таблетки и вернула деревяшку на место. Это единственное место, которое меня спасает от угрозы стать настоящим «овощем».
Убедилась, что все закрыла, и медленно побрела к кровати.
Раздался щелчок. Мороз по коже, сердце пустилось в пляс, но тут же отхлынул страх, когда в палату вошла Таня, одна из медсестер.
— Ты чего? — уточнила она, посмотрев на меня округлившимися глазами.
Я кивнула на стенку, и так же босая медленно прошла к окну. Передумала ложиться.
— Ну ты как? — снова спросила Таня, единственная, с кем я могла поговорить по-человечески.
— Как думаешь, — медленно начала я, а перед глазами пелена от слез, — он забыл, или… помнит обо мне?
Таня остановилась позади меня, обняла со спины, и подбородком уткнулась мне в плечо.
— Он обязательно помнит о тебе, Юль.
— Меня, наверное, все похоронили, иначе бы точно искали.
— Юль, ты бы придумала адрес, а?
— А зачем?
— Ну, Витька бы тебя с собой повез. Кто знает, может смогла бы сбежать.
— Нет разницы, меня все равно убьют. Ты знаешь, — я на миг замолчала, пытаясь успокоиться, взять себя в руки, — я даже смерти перестала бояться. Изначально ждала, тряслась от страха что вот, сейчас он придет и убьет меня. А теперь
