свою квоту говна.
— И я.
— Мать твою перемать, если я дойду до нуля, ты неплохо заработаешь! — кричал Маркатович.
— Посмотрим.
Я не хотел лишать его надежд, но у меня не было намерения ждать роста до его цены.
— Ты следи и сообщай мне ситуацию. Мне сейчас надо на одну встречу, сам смотреть не могу, — сказал Маркатович.
Я остался перед компьютером.
Я смотрел информацию с биржи, на все эти меняющиеся цифры.
Смотрел, видел себя в тот день, когда бухнул все деньги в эти проклятые акции.
И потом сидел в кресле и смотрел по сторонам… Да, давно это было.
Как будто ныряю, всегда сначала вижу то пространство, квартиру, в которой мы жили… Ту квартиру, на которую я как-то раз недавно случайно наткнулся в объявлении, изучая, что сдается.
Я прочитал описание квартиры, адрес, и, должно быть, всё это уже забыл и не понял, что это та самая квартира, пока не набрал номер и не узнал голос нашего старого хозяина.
Я молчал, а он спросил: — Алло, алло, вы меня слышите…
Значит, и она съехала.
Наша старая квартира. Увидел её на мгновение.
И положил трубку, о цене не спросил.
Я следил за трансакциями с РИБН-Р-А. Цена продажи поднималась.
Скоро мне будет пора выходить из игры.
Воспаление легких
Торговый центр на границе моего квартала не отличался от других. Они все выглядят как маленькие средневековые городишки: один замок, несколько улочек, как Хум в Истре, микрополис… Здесь человек наконец-то имеет право смотреть в никуда. Кто-то ходит на йогу, на медитацию, достигает нирваны, что до меня — я прихожу сюда. Бреду медленно, пялюсь на полки, к некоторым предметам прикасаюсь, смотрю в никуда.
Я взял тележку, иду, толкаю её.
При входе, который похож на триумфальную арку какой-нибудь победы, меня кто-то похлопал по плечу: — Хей!
Мне потребовалось мгновение, чтобы узнать её.
Саня.
Она подняла на лоб темные очки, как будто вынырнув.
Должно быть, я посмотрел на нее испугано, и выражение её лица стало как бы извиняющимся.
— Ты? — проговорил я хрипло. — Откуда ты?
Мы продолжали стоять, как бы не зная, что нам делать с нашими телами. Потом обменялись поцелуями в обе щеки, особо друг к другу не приближаясь… Я узнал эти духи… Я сделал шаг назад.
— Ну вот, — улыбнулась она, отводя глаза; казалось, ей было одновременно и приятно и неловко, что мы встретились.
Я сказал: — Ну, это… Иду за покупками и всё такое. Это от меня недалеко.
Потом толкнул тележку, чтобы немного отойти от входа.
— Ага, — она посмотрела на меня. — С тобой всё в порядке?
— О’кей, — сказал я. — А ты?
— О’кей.
Я подумал, что она не решилась сказать, что у нее всё отлично, чтобы я не вообразил, что ей без меня очень даже хорошо.
Но, похоже, так оно и есть, ну и отлично, подумал я.
— Ты изменился… — она неуверенно улыбнулась.
Лучше бы ты этого не говорила, подумал я. Я переболел и вылечился от той, прошлой, личности. Реконструировать её невозможно.
— Так странно тебя видеть, — сказал я.
— Слушай, знаешь… — она посмотрела на часы. — Я спешу… — забеспокоилась она. Потом добавила, будто вспомнив нечто спасительное: — Но ты можешь пойти со мной!
Я вздохнул и сказал: — Ну, знаешь… — и добавил: — Не знаю. А куда?
— Послушай… Ты решишь, что я сумасшедшая, — сказала она.
— Почему?
— Дело в том… Ты здесь… И сейчас мне просто пришло в голову позвать тебя.
Я смотрел на неё. Почему она колеблется? Не знаю, что это во мне — надежда или страх, когда я думаю, что она от меня чего-то хочет. С нервозной улыбкой поправляет волосы. У неё странная прическа.
— Нет проблем, скажи…
— Смотри, — она глянула на часы, — мы собираемся сделать здесь нечто бессмысленное.
Я поднял брови.
Она продолжала: — Нас здесь мало. В основном девчонки. Должно было прийти больше, но… Можешь к нам присоединиться. Это всё будет буквально через пару минут, а продлится десяток секунд…
Через пару минут? Продлится десяток секунд? На миг я перестал понимать, где нахожусь. Какие девчонки? Она была одна.
— И что нужно делать?
— Мы должны точно в четыре часа ноль-ноль минут, с точностью до секунды, подойти туда, к кассе номер шесть, собраться метрах в трех-четырех от нее. Там, в проходе, чтобы нас было видно и от кассы и отовсюду. Видишь, там?
— Ага.
— Мы подойдем туда в четыре ноль-ноль. Если у тебя часы идут неточно, с моими порядок, просто следуй за мной… И мы подойдем туда и, понимаешь, так неожиданно заорем: «Мы шам-пинь-оны!»
Тут она улыбнулась.
Когда-то раньше я бы, наверное, понял эту фишку.
Она видела, что я не понимаю, и я видел нервное выражение её лица, которое она пыталась прикрыть улыбкой, потому что я тоже мог читать её лицо.
На мгновение я увидел нас со стороны, как мы стоим, на расстоянии метра, скованные, следя за тем, как бы не сделать какое-нибудь ненужное движение из прошлого.
Она держала волосы обеими руками, как будто собирается завязать их хвостом. Посмотрела на меня снизу.
— Мы чемпионы? — спросил я. — Это как из той песни?
— Да, но… не «чемпионы», а «шампиньоны», — сказала она так, будто ей немного неловко из-за этого смешного слова. И торопливо продолжила: — Мы это скандируем… Два раза. Выкрикнем один раз, наберем воздуха и выкрикнем второй раз, во весь голос. И тут же быстро разойдемся. Уйдем не все вместе, а каждый в свою сторону.
— Шампиньоны… — Я сделал паузу. — Грибы?!
— Да! — сказала она так, как будто я наконец всё понял.
— Почему?
— В этом
