за нами!
Раздражение вспыхивает и гаснет. Снова вспыхивает. Стальная тяжесть борется с пульсирующим жаром. В висках начинает стучать, и я валюсь в прогулочное кресло.
Вижу, как Энрек идёт к инспектору, указывает рукой вправо, начинает что-то рассказывать.
Я не слышу, о чём они говорят. Стук в ушах заглушает посторонние звуки: «Хатт, хатт, хатт!»
Что со мной?
Энрек обеспокоенно оглядывается через плечо. Значит, он не мысли читает, а отреагировал на мой внешний вид.
Плохо.
Инспектор тоже оборачивается, хмурится, что-то тихо спрашивает у Энрека.
Я подаюсь вперёд, поднимаясь из кресла. Мне нужно слышать, о чём они говорят.
В лицо устремляется палуба прогулочной платформы.
— Врача! — рычит Энрек над ухом.
Я ещё успеваю подумать: «Зачем ему врач?»
* * *
Перед глазами паутина, покрытая капельками росы. Капельки сами собой вскипают и лопаются, рассыпаясь водяной пылью. И оседают на паутину крупинками снега.
Вода не может вот так лопаться, но я не удивляюсь.
Мне знаком этот странный мир, где вода сразу жидкая, кипящая и застывшая.
Я знаю, что сплю, и пробуждаться не хочется.
Даже сквозь сон я чувствую боль. От боли тянет нырнуть в воду сновидений ещё глубже, вздуться каплей на паутине и рассыпаться снежной пылью.
Я ухожу.
Не знающим куда,
Не бросить в след недоуменный взгляд.
Не бросить в след снежок.
Не встать след в след.
Я ухожу туда,
Где места нет
Снежкам, следам…
Где все дороги сквозь.
Вот так же снег ложится на ладонь…
Немного боли…боли ли?
И гость
Изнеженный свой изменяет путь.
И к небу ближе от воды чуть-чуть…
Тянущая боль стержнем соединяет сознание с сердцем, я пытаюсь разорвать эту связь, но опаздываю, и очередная капля лопается без меня.
Тогда я закрываю во сне глаза, чтобы погрузиться в омут сна ещё глубже.
Джанга. Чангарский госпиталь
— Вам нельзя вставать!
Сказано было по-экзотиански, высоким женским голосом.
Ага, щас. Тупой вопрос «где я» гораздо продуктивнее заменять визуальным осмотром.
Моё движение просочилось сквозь реальность. Я пришёл в сознание уже сидя и огляделся.
Больничная палата. Не наша, но общие признаки больницы уловить несложно.
Я не в реанимации — под задницей кровать, в изголовье — тётка без знаков различия, но в белом халате.
В белом — значит, Экзотика. Наши медики носят красное.
Охраны нет, мало того — слева приоткрытое окно, и видно тонкие ветви дерева с листьями. Интересно, на каком этаже моя палата?
— Я сейчас позову доктора! — рассердилась тётка, видя, что ложиться я не собираюсь.
На вид ей было за сорок. Невыразительное лицо, фигура-тумба без признаков талии и груди.
И с этим не повезло. Даже если халат расстегнётся, посмотреть будет не на что.
Я лёг, позволяя тётке проверить крепления датчиков. Их было много, половина — незнакомые, хотя, кажется, где я только уже не лежал.
Тётка спросила меня про самочувствие, и я пожал плечами.
Какое-то самочувствие было — сознания я не терял. Болел затылок, мышцы шеи и голеней. Плюс прилипла какая-то отвратительная слабость.
— Где я и что со мной? — спросил я без раздражения, но употребив властный императив из коллекции эрцога Локьё.
Пусть думает, что я — какая-то шишка.
— Это палата интенсивной терапии. Вас перевели из реанимации, а что с вами — не в моей компетенции, — надулась тётка.
— А название у этой клиники есть⁈ — рявкнул я, и тётка обиженно поджала губы.
— Чангарский центральный госпиталь!
Чангара — это же на Джанге? А как я сюда попал?
Створка окна дёрнулась, и я увидел в проёме улыбающуюся физиономию Дерена.
Этаж-то какой, интересно? Этот керпи и на крышу залезет, если ему приспичит.
— Доброе утро, господин капитан, — произнёс Дерен, и моя тётка прямо-таки подпрыгнула:
— Я вызову главного врача! — завизжала она и отступила к двери, где был вмонтирован больничный коммуникатор.
Дерен, улыбаясь, встретился с ней глазами, потом просунул в окно приличный цветочный веник из гемалисов и чего-то жёлтого.
Тётка несколько смягчилась, но не сдалась:
— Здесь больничное помещение!
— А разве посещения запрещены? — спросил Дерен, продолжая улыбаться и ментально удерживать неразумную женщину от лягания копытами.
— Доктор Есвец не предупредил меня, что будут посещения, — засомневалась тётка.
Дерен продолжал улыбаться. Вряд ли он сильно на неё надавил, но ведь это и не Проводящая храма, много ли ей надо?
— Хорошо, я узнаю, — тётка догадалась нажать кнопку коммуникатора, и ей мужским голосом пояснили, что охране капитана разрешено находиться в палате.
Она скривила губы в притворном недовольстве, но взяла букет и удалилась за водой для него.
— Где мы? — спросил я Дерена.
— На Джанге, господин капитан.
— Это я уже понял. Какого Хэда?
— Вам стало плохо во время экскурсии. На Кьясне нет подходящих специалистов, чтобы оказать квали…
— Не гони чушь, — перебиваю я. — Почему не подняли на «Персефону»? Или в храм не отвезли?
— Храмовый госпиталь под завязку забит борусными. А господин Лоо решил поначалу, что отравили вас именно на «Персефоне».
— Кто и зачем?
— Я не знаю, господин капитан. Начмед вёл себя странно, я это видел. Мерис допросил его, но это было уже потом. А на месте диагноз поставить не смогли. Вас перебросили сюда медтранспортом в реанимационной капсуле. Рос остался охранять инспектора, а мы с Вили пошли следом за вами. В реанимации вас продержали двое суток. Потом ещё сутки в искусственном сне. Всё это время мы висим в больничном дворе, а охрана, выделенная господином Лоо, находится у дверей палаты и оцепляет здание. Но никаких ЧП не было, за исключением окрестных мальчишек: они бегают посмотреть на шлюпки.
— Надеюсь, вы с Вили не на сухом пайке? — Я слишком резко повернул голову и поморщился от боли.
— Нет, нас тут кормят. Дайте я посмотрю? — Дерен подтянулся на руках и проник в палату.
Возразить я не успел: моя голова оказалась у него в ладонях, весьма уверенных, и возмущаться уже не имело смысла.
Особо больно он мне не делал. Вернее, делал, но боль уходила вслед за движениями пальцев.
Дерен прошёлся по лицу, спустился к затылку, потом на шею.
— Да, — констатировал он, — действительно похоже на отравление.
По коридору зацокала тётка.
— Я пойду, чтобы не орала, — сказал Дерен. — Всё в порядке. Мы здесь, рядом.
— А какой этаж?
— Первый, капитан.
Вошла довольная тумбочка с букетом в простецкой пластиковой вазе.
Я лёг. Так было проще думать — меньше башку ломило.
Значит, в распоряжении у меня две шлюпки. Бежать я могу хоть сейчас.
Но Энрек почему-то перестраховался, и его мнение так просто с весов не сбросишь. Еще ведь и охрана какая-то есть. Его милостью.
С чего он решил, что меня отравили на «Персефоне»? Зачем? Конечно, начмед — ещё та зараза, но травить?..
Только прикрыл глаза, как тётка опомнилась от цветотерапии и зачитала мне
