Думал, что заберу тебя и детей и увезу с собой. Но понял, что ничего не получится. Меня гоняют туда-сюда, бывает даже по несколько раз в году.
– Это ничего, – сказала Нюра. – Я буду ездить вместе с тобой.
– Это невозможно, милая моя, – нежно сказал Андрей. – Иной раз нет даже человеческих условий для жизни. А у тебя дети. Мальчишкам учиться надо, а не кочевать с места на место. Ты очень скоро возненавидишь такую жизнь.
– Ладно, пусть так, – не сдавалась Нюра. – Значит, мы поселимся где-нибудь, и я буду дожидаться тебя из поездок. А?
– Я и об этом думал, но тоже едва ли это хорошая идея, – сказал с досадой Андрей. – Иногда задания бывают в разных, противоположных уголках Союза, так что я не знаю, где окажусь в следующую неделю, и когда увижу в следующий раз родную роту.
Нюра бросилась на пол и обняла его ноги, целуя их и рыдая.
– Андрюшенька, родненький, – умоляла она, – ну, придумай что-нибудь, прошу тебя. Ну, не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать.
– Нюрочка, что ты, любимая! – Андрей взял её за плечи и поднял с пола. – Не плачь, милая моя, нежная моя. Не плачь. Я не обещаю тебе ничего. Но я попробую что-нибудь устроить. Я постараюсь добиться разрешения привезти вас с собой.
В его словах Нюра услышала для себя проблеск надежды. Она немного успокоилась и прижалась к Андрею всем телом, дрожа и трепеща в его руках. Сегодня их ласки были более нежные, долгие и спокойные. Сегодня они любили друг друга неторопливо, как будто оттягивая миг прощания, и наслаждаясь каждой минутой в объятиях друг друга.
Нюра проводила любимого, как обычно, после полудня, оставшись с надеждой, что уже через два дня уедет отсюда и будет принадлежать только ему. Всю ночь она не сомкнула глаз, представляя, как будут они с Андреем и сыновьями жить вдали отсюда, как будут счастливы; строила планы обустройства их семейного быта.
Но, встретив на следующее утро Андрея, по его мрачному виду она поняла, что планам её не суждено осуществиться.
– Что? – спросила Нюра, заглядывая ему в глаза. – Ну же, говори, не молчи.
– Ничего не выйдет, – сказал Андрей. – Не в этот раз. В четверг я прибываю на место, и там меня уже ждёт новое предписание. Так что в будущую среду я уже буду на Камчатке. И останусь там минимум на три месяца. Вот какие у меня сегодня невесёлые вести.
– Во сколько же ты завтра уезжаешь? – спросила Нюра, стараясь казаться спокойнее. Ей не хотелось, чтобы любимый запомнил её плачущей и стенающей.
– Ровно в четырнадцать, – ответил Андрей. – В семнадцать из Харькова отбываю поездом.
– Я приду тебя проводить, – сказала Нюра так, как будто это была обычная недельная командировка.
– Я буду ждать, – сказал Андрей. – Получается, сегодня наше с тобой последнее свидание перед долгой разлукой.
Нюра закрыла лицо руками.
– Ну что ты, голубка моя? – сказал Андрей, целуя её руки. – Не грусти. Я дам о себе знать, как только смогу. Вот только письма писать не получится. Не позволят отправить.
– Я буду ждать тебя хоть всю жизнь, – сказала Нюра, расстёгивая на нём рубашку и жарко целуя его грудь и плечи. – Знай, что я всегда любила и люблю тебя одного. И буду любить всю жизнь. И, пока жива, я буду ждать тебя. Буду ждать здесь, в своём доме, ждать, когда ты приедешь ко мне снова.
Время промчалось, как одно мгновение, гораздо быстрее, чем во все их предыдущие встречи. Пора была расставаться.
– До завтра, любимый мой, – сказала Нюра, провожая Андрея за порог дома.
– До завтра, любовь моя, – сказал в ответ Андрей с невыразимой нежностью и поцеловал Нюру.
8.
На следующий день, возвращаясь с работы домой, Леонид встретил на вокзале соседа – деда Митю. Дед Митя был добрый, хороший мужик, простой и прямой, как рельса. Он остановил Лёню и завёл с ним разговор.
– А как твои дела? – спросил он, улыбаясь беззубым ртом.
– Ничего, дед Митя, – ответил Лёня, – помаленьку. А вы как?
– Я-то? – переспросил дед Митя. – Я-то в порядке. А вот ты – нет.
Он умолк и уставился на Лёню. Лёня, в свою очередь, уставился на него.
– В каком смысле? – спросил Лёня непонимающе. – Вы о чём это?
– А о том, что плохи твои дела, Леонид.
Лёня недоверчиво посмотрел на старика. Он решил, что тот с похмелья городит всякую ерунду. Но следующие слова заставили его вмиг посерьёзнеть:
– Что это ты бабу свою распустил совсем? Срамота на всю Осиновку. Средь бела дня с полюбовником своим лобызалась. Хоть бы постыдилась. Тьфу!
Дед Митя плюнул. Леонид побледнел, на лбу выступил пот.
– Какая вожжа ей под хвост попала? – продолжал дед Митя, ругая Нюру и всех баб, вместе взятых, на чём свет стоит. – Ты же знаешь, я не злой, и по-доброму отношусь и к тебе, и к Нюрке твоей. Но за такое по головке не поглажу. За гульки налево бабе спуску давать нельзя. Мало того, что с другим шалается, так ещё и совесть всякую потеряла – не стесняясь, прямо на перроне повисла у него на шее, как брошка, и не оторвалась от него, пока и поезд не подошёл. Это же надо такое! Ты чего молчишь?
– Спасибо вам, дед Митя, – сказал, наконец, Лёня, стиснув зубы. – А теперь я пойду.
– Ну, иди, иди, – покачал головой дед Митя. – Вот бабы, бесово отродье. Одни беды от них.
Лёня пришёл домой в бешенстве. Он больше не мог молчать. Если всё зашло так далеко, что ему об этом уже говорят просто посреди улицы, то пора было действовать. Да как бы не было поздно. Но это всё равно. Ведь теперь страдало не только его уязвлённое самолюбие и мужское достоинство, но и честь и доброе имя их семьи.
Он вошёл в дом, резко распахнув дверь. Нюра сидела у окна, подперев щёку рукой, и напевала какую-то песню. Глаза её были припухшие от слёз. Но Лёня сейчас ничего этого не заметил. Он остановился в дверях и спросил хрипло:
– Ты была сегодня на вокзале?
Нюра прекратила петь и ответила:
– Да.
– Что ты там делала? – продолжал Лёня.
– Провожала, – ответила Нюра спокойно.
– Кого?
Нюра посмотрела на мужа и заметила его бледность и то, как ходили желваки на его щеках.
– Зачем тебе? – спросила она, снова отворачиваясь в окно.
– Я спрашиваю, кого ты провожала? Отвечай! – он повысил голос.
– Не говори со мной таким тоном! – гордо заявила Нюра, снова повернув к мужу лицо.
– Нюра,
