и, конечно, ученики из палестры — смогут собрать вместе. Когда он заговорит… В мантейоне или снаружи? Когда он заговорит…
Капитан сел на гарцующего белого коня.
— Вы готовы, мой кальде?
Шелк кивнул:
— Мне пришло в голову, что вы легко можете превратить этот мнимый арест в настоящий, капитан. Мне кажется, что, если вы так сделаете, вам не нужно будет бояться ни меня, ни богов.
— Пускай Гиеракс сгложет мои кости, если я замышляю такое предательство, мой кальде. Вы можете взять поводья в любой момент, когда пожелаете. — Хотя Шелк вроде бы не бил осла, тот уже трусил вперед. Немного подумав, он решил, что трупер, который связывал ему руки, хлестнул осла сзади.
Журавль посмотрел на черные тучи, клубившиеся над озером.
— Нас ждет темный день. — Он заставил своего осла догнать Шелка. — Первый за довольно долгое время. По меньшей мере мы не зажаримся на солнце, сидя на этих штуках.
— Сколько времени нам ехать? — спросил Шелк.
— На них? Часа четыре, минимум. Ослы могут бегать?
— Как-то раз, еще мальчишкой, я видел, как осел бежал по лугу, — ответил Шелк. — Но, конечно, без человека на спине.
— Этот парень только что связал мне руки, а нос уже чешется.
Они протрусили по Береговой улице мимо Хузгадо, в котором работала добросердечная женщина, так восхитившаяся Оревом и рассказавшая о святилище Сциллы и Пути Пилигрима, и мимо цветастой вывески «Адвокат Лис», на которой был нарисован рыжий лис. Лис удивится, если узнает, что он не дал капитану его визитную карточку, подумал Шелк, если, конечно, адвокат увидит его и узнает в новой одежде. Лис будет протестовать, потому что преступников, арестованных в Лимне, нельзя возвращать в город, лишая его услуг.
Карточка Лиса пропала вместе со всем остальным — и вместе с ключами от мантейона, понял он, подумав об этом. Возможно, Лемур, который забрал у советника Потто игломет Гиацинт, азот, гаммадион и даже четки, забрал и карточку Лиса, хотя она никак не поможет ему в том месте, куда он отправился…
Шелк поднял голову, Лимна уже исчезла за ними. Дорога вилась среди низких песчаных холмов, бывших островками и мелями, когда озеро было намного больше. Он повернулся в седле, чтобы в последний раз поглядеть на город, но за капитаном и двумя труперами на лошадях простиралась только сурово-синяя вода озера.
— Наверно в это время Синель обычно приезжала сюда, когда была еще девочкой, — сказал он Журавлю. — Она обычно видела воду во время тенеподъема. Она когда-нибудь рассказывала тебе об этом?
— Я думаю, еще раньше.
Упавшая с неба капля воды затемнила волосы на шее белого осла; другая брызнула на не слишком аккуратные волосы Шелка — мокрая, но удивительно теплая.
— Хорошо, что он не пошел немного раньше, — сказал Журавль, — хотя не скажу, что он мне нравится в любое время.
Шелк услышал треск выстрелов и мгновением позже увидел, как Журавль закостенел.
— Вниз! — крикнул капитан за его спиной, и еще что-то, но слова потонули в грохоте ружей труперов.
Мгновение назад веревка, которая связывала запястья Шелка, готова была упасть при малейшем движении, но сейчас, когда он попытался избавиться от нее, она сжала руки, как клещи.
— Кальде! Вниз!
Он нырнул с седла в дорожную пыль. Одна рука оказалась свободной, настоящее чудо! Рев поплавка, сопровождаемый грязными ругательствами, сухой треск выстрелов и еще звук, как будто огромный ребенок торопливо проводит палкой по прутьям клетки.
Он с трудом поднялся на ноги. Руки Журавля тоже были свободны; он обхватил ими шею Шелка, и Шелк помог ему спуститься с осла. Еще выстрелы. Жеребец капитана закричал — ужасный звук, — встал на дыбы и прыгнул на них, столкнув их обоих в канаву.
— Мое левое легкое, — прошептал Журавль. Кровь текла из его рта.
— Все будет хорошо. — Шелк схватил тунику Журавля и одним движением разорвал ее.
— Азот.
Вслед за грохотом ружей последовал еще более сильный грохот грома, как будто боги тоже стреляли и умирали. Бледные капли величиной с голубиное яйцо взрыхлили грязь.
— Сейчас я перевяжу тебя, — сказал Шелк. — Не думаю, что рана смертельна. Ты выздоровеешь.
— Ничего хорошего. — Журавль сплюнул кровь. — Представь себе, что ты — мой отец. — Дождь волной обрушился на них.
— Я и есть твой отец, доктор. — Шелк прижал мягкую тряпку к горячей пульсирующей полости, которая была раной Журавля, и оторвал длинную полосу от туники, чтобы удержать ее на месте.
— Кальде, возьми азот. — Журавль сунул его в руки Шелка и перестал дышать.
— Хорошо.
Согнувшись над ним, с бесполезным куском тряпки в руке, Шелк видел, как он уходит, видел дрожь, которая сотрясла тело, и закатившиеся глаза, почувствовал последнее напряжение его конечностей и последующее расслабление; он точно знал, что жизнь ушла, что огромный невидимый гриф, которым становился в такие мгновения Гиеракс, устремился вниз через проливной дождь, схватил душу Журавля и оторвал ее от тела, — и что он сам, стоявший на коленях в грязи, стоит на божественной субстанции невидимого бога. Пока он смотрел, кровь перестало выталкивать из раны; через пару секунд проливной дождь выбелил ее.
Он убрал азот Журавля за пояс и вынул четки.
— Я приношу тебе, доктор Журавль, прощение от всех богов. Вспомни слова Паса, который сказал: «Выполняйте волю мою, живите в мире, умножайтесь и не ломайте мою печать. Тогда вы избегните гнева моего».
Тем не менее, печать Паса ломали много раз; он сам собрал остатки одной из таких печатей. Среди остатков другой лежали эмбрионы, всего лишь частички гнилой плоти. Неужели печать Паса более ценна, чем то, что она предназначена оберегать? (Прогремел гром.) На виток обрушилась ярость Паса.
— «Идите добровольно (Куда?), и любое зло, которое вы сотворили, будет прощено».
Поплавок приблизился, рев его воздуходувок заглушал даже рев урагана.
— О доктор Журавль, сын мой, знай, что Пас и все младшие боги дали мне власть прощать во имя их. И я прощаю тебя, снимаю с твоей души любое преступление или неправильный поступок. Они стерты.
Под потоками воды Шелк начертал четками знак вычитания.
— Ты благословлен.
Стрельба прекратилась. Вероятно, капитан и оба рядовых трупера мертвы. Разрешат ли гвардейцы принести им прощение Паса до того, как его уведут?
— Я молю тебя простить нас, живых. — Шелк говорил так быстро, как только мог; слова, которые его учителя в схоле никогда бы не одобрили, вылетали из его рта. — Я и многие остальные часто относились к тебе несправедливо, доктор, совершали ужасные преступления против тебя. Не обижайся на них, но начни новую невинную жизнь, жизнь после этой, и прости
