– Дайте пройти! – крикнул я.
Мамаша закричала мне что-то вслед.
Чем я ей насолил? Тоже мне – трое Ирок! Чего на меня взъелась, не пойму. А этот пристроился, мамашу за ручку водит. Спелись, фердибобели. Устроили театральное представление.
Не стоит обижаться.
Свои у них семейные дела. А у нас свои.
17
Предновогодняя метель пошла крутить по улицам, норд подул с моря, завертелась пурга бакинская. Захлопали окна, посыпались стекла, завыли провода. Баку – город ветров, дует и дует чуть не каждый день в году. Море сейчас беснуется, а деревья гнутся и качаются. Идут с трудом прохожие навстречу ветру, прижимая шляпы к голове, а к ногам юбки. Ударит ветер в спину и понесет по улице.
В окнах Шторы горел свет.
Я поднялся и позвонил.
– Бальзак! – сказал он хрипло и испуганно. – Приветик…
– Приветик, – сказал я, вошел в дверь без приглашения, боялся, он захлопнет. В любую минуту он может фокус выкинуть, знаем мы теперь.
– Только тише, – предупредил он, – тише. В такую погоду, ай-ай-ай, одичалого коня…
– Не ожидали? – спросил я.
– Тише, – сказал он, – я прошу: тише…
– Не буду тише! – заорал я, вспомнив почему-то московского кинорежиссера.
Я застал его врасплох, но он быстро оправился, вошел в свою роль.
– Возьмем талантливого Маршака, – сказал он, – «…лошадь захромала, командир убит, конница разбита, армия бежит…»
– Не будем брать Маршака! – заорал я агрессивно, не понимая, к чему он клонит. – Вспомните лучше, как вы у меня рыбу копченую вытащили!
– Какую рыбу?
– Воблу, – сказал я, чувствуя, что затеял совсем не тот разговор.
– Какая там еще вобла! Не до шуток. Брось чудить.
– Забыли? По-королевски меня хотели угостить? Теперь вспомнили?
– Вареньем я тебя угощал, а не воблой.
Вполне возможно, он забыл, да и вспоминать было ни к чему.
– Воблу мне подменили, – продолжал я ненужный разговор.
– Что тебе надо? – спросил он, наигранно подбоченясь.
– Будто вы не знаете! Мне нужны деньги, которые я заработал у вас! Вы это прекрасно понимаете. Вы подло от меня сбежали. Вы подлый человек, но теперь вам улизнуть не удастся. Отсюда я вас не выпущу!
– Из моей же собственной квартиры?
– Да, из вашей!
– Тише, я же просил: тише…
Но я зашелся.
– Неужели такие нахальные люди бывают на свете?! Вы надули не только меня! И другие к вам тоже явятся! И придется вам держать ответ, бесчестный вы человек!
– Я никому не должен и ничего не знаю, – сказал он. – Убирайтесь от меня все! Плевать я на вас хотел, дураки несчастные!
– Придется вам все-таки заплатить, – сказал я, чувствуя, что мне становится тяжело дышать от волнения.
– Я без гроша, милый, – сказал он.
– Не пойдет! – сказал я.
– Чего не пойдет?
– Так не пойдет. Платите мои деньги.
– Шиш тебе! – сказал он вдруг. – Понял? Шиш! Давай драться.
Он снял пиджак и повесил его на спинку стула.
Он стоял передо мной, скорчив рожу, засучивая рукава, и сопел как паровоз.
– Драться? – удивился я. – Вы хотите со мной драться?
Он сразу почувствовал мою уверенность в этом деле.
– А что? – спросил он настороженно.
– Давайте, давайте, подходите ко мне, не стесняйтесь… – сказал я.
– А что? – опять спросил он.
– А ничего, – сказал я, – подходите, я вас стукну. И постараюсь посильней.
Он схватил со стула пиджак и быстро надел его.
– Тогда мы не будем этого делать, – сказал он. – Совершенно ни к чему.
Я боялся, как бы он на моих глазах не выскользнул в форточку, не пролез в какую-нибудь щель, испарился, смылся к черту, дьяволу.
– Что тебе нужно от меня? – сказал он, делая плаксивое лицо.
– Отдайте мои деньги! – заорал я.
– У меня их нет, – сказал он, вызывающе выставляя вперед свою челюсть, – нет у меня денег! Ну, бери меня за горло, бери, чего стоишь.
– Никто не собирается брать вас за горло, – сказал я растерянно.
Он дышал мне прямо в лицо и повторял:
– Бери, бери меня за горло!
Я слегка оттолкнул его, а он нарочно упал, будто я толкнул его настолько сильно.
– Убивают! – заорал он. – Убивают!
– Что мне с вами делать! Нет, я не уйду. Отдавайте мои деньги – и никаких! Не пройдет ваша хитрость! Не уйду я отсюда без денег.
Он опять меня сразу понял. Я так просто не ушел бы. Рванул дверцу шкафа и заорал:
– Бери! Все бери! Пальто бери, штаны, грабитель! Бери все, забирай! – сорвал пальто с вешалки и кинул мне в руки. – На! Грабь! Грабитель!
Пальто показалось мне ничего себе, даже модное, хотя и потертое. Как раз у меня пальтишко старенькое, дрянное. Но стыдно брать у него пальто. Может, оно у него одно-единственное. Да и вообще, снял с человека пальто, получается…
Пальто я ему вернул. По-моему, он на это и рассчитывал.
– Ну, ладно, забирай божка! – Он всучил мне деревянную вещицу, статуэтку.
– Что это? – спросил я.
– Монгольский бог.
– Зачем он мне?
– Продашь.
Я вернул ему монгольского бога и сказал:
– Я у вас работал, верно? Трудился как ишак. Не спал ночами. А вы хотите отвязаться монгольским божком, безделушкой, совесть у вас есть?
– Божку цены нет, – отвечал он, – антиквариат.
– А совесть у вас есть? – спросил я опять.
Он не обратил внимания на мои слова. Тогда я подошел к нему, взял его за шиворот и потряс.
– Ты что, ты что… – забормотал он.
– Платите мне сейчас же! – заорал я.
Он кинулся к мешкам, которые я до сих пор не замечал. В таких мешках возили мы значки на демонстрацию. Он запустил в один из мешков руку и швырнул вверх под потолок новогодние значки, их я разглядел уже на полу: трафаретом елочка на синем лоскутке и голова Деда Мороза, тоже трафаретом, на бумаге, вырезанная и приклеенная. Кому нужно столько новогодних значков?
– Вот они! – заорал он. – В мешках! От них отказались детские сады, жакты, пионерские организации и ясли! Не беда! Я двигаюсь в район! Я сплавлю их в районе! – Он выхватил из мешка значки и бодро швырял их под потолок, рассчитывая произвести на меня впечатление.
