Самая неприятная публика в королевской процессии — поставщики со своими помощниками, квартирмейстеры и люди, отвечающие за экипажи и лошадей. Поставки — освященная временем традиция; начиная со средневековых времен монархи требовали, чтобы население продавало им продукты и прочие услуги по твердым ценам, установленным в Лондоне по согласованию с местными жителями. Поставщики сотнями шныряли по городам и весям Англии, нанимая лошадей и экипажи и объявляя минимальные цены на все то время, что в них будет нужда (лишь самые наивные из фермеров и крестьян принимали это на веру; большинство знало, что пройдут долгие месяцы, прежде чем и то и другое — лошади и экипажи к ним вернутся, если вернутся вообще. Лучше уж подкупить поставщика, чем поверить ему на слово).
Хотя официальные цены обнародовались, мошенничество процветало вовсю. Домашняя птица и скот, масло и яйца закупались по ценам столь низким, что это больше походило на обыкновенную кражу, и продажные чиновники просто клали себе в карман разницу между суммами, которые им выдавали в Лондоне, и реально заплаченными деньгами. Ситуация складывалась совершенно скандальная. Пришлось даже принять специальный парламентский акт, в котором говорилось, что «бедных верноподданных Ее Величества обирают, лишая их плодов собственного труда». Поставщиков называли грабителями и обманщиками — о том, насколько они занижают установленные свыше цены, ходили легенды. Сама система была устроена таким образом, что поощряла мошенничество и порождала недовольство двором, а то и восстанавливала народ против самой королевы; впрочем, и она, мягко говоря, недолюбливала поставщиков, называя их не иначе, как «гарпиями».
…Но вот все приготовления завершены, наступает день отъезда, и тяжело нагруженные коляски и телеги медленно отъезжают от дворца, двигаясь в сторону главной дороги. Вместе со. всеми — работники пекарни и винных погребов, конюшенные, истопники, повара и их помощники, судомойки, буфетчики. Тут же, но уже на лошадях служащие двора, грумы, йомены, привратники и иной люд, стоящий в сложной дворовой иерархии повыше. Процессия все удлиняется, вытягивается, распадаясь постепенно на отдельные группы, по мере того как экипажи и всадники то увеличивают скорость, то, напротив, замедляют ход, сталкиваясь с каким-нибудь препятствием. Иногда случаются и остановки; то с телеги что-нибудь упадет, то лошадь захромает, то седоки умаются на жаре, а тем, кто передвигается в раскачивающемся экипаже, сделается дурно. Где-то в самом конце процессии, покинув дворец последними, едут секретари, клерки, чиновники и далее — гвардейцы и личная прислуга королевы, а за ними — и сама Елизавета, быть может, предвкушающая свежесть деревенского воздуха и радости сельских развлечений, а может, заранее раздраженная тысячами мелких препятствий, которые наверняка встретятся на пути.
В нескольких милях от Лондона дорога начинает сужаться, покрытие становится хуже. Гладкая, ровная поверхность уступает место ухабам и глубоким выбоинам. Всадники, подпрыгивая в своих жестких седлах, на чем свет клянут злую судьбу. А ведь худшее еще впереди; дорога становится вовсе непроезжей, лошади то и дело спотыкаются, караван уже не идет, а ползет. И тем не менее путь продолжается — «вверх-вниз, вниз-вверх». Скорее бы добраться до стоянки, где ожидают еда и отдых!
После обеда процессия вновь выстраивалась в обычном порядке, и неторопливый путь продолжался. Дорогою временами останавливались — полюбоваться на зеленеющие поля, деревья в цвету да и просто поболтать и пококетничать. Вина в кожаных мехах переходили из рук в руки. Наверняка пели песни. И все же дорога с ее выбоинами и ухабами тянулась бесконечно, час проходил за часом, и, когда наконец путники достигали места назначения, вымотаны они были настолько, что, казалось, и речи не могло быть о танцах и беззаботном веселье, к которому они привыкли в Гринвиче или Хэм- птон-Корте. Тем не менее, следуя примеру своей неутомимой повелительницы, приходилось делать вид, что все замечательно, приходилось танцевать и веселиться, так что на отдых перед очередным этапом путешествия оставалось всего несколько часов в неудобной кровати.
Неделю или две такого испытания — прерываемого более или менее длительными остановками в больших поместьях или городах — еще можно было выдержать, но когда речь шла о месяцах, стойкость сохраняли только самые выносливые из придворных и служащих. «Я стар, и черт бы побрал все эти переезды, — писал один пожилой человек. — Я следовал за Ее Величеством до тех самых пор, пока мой слуга не сообщил, что ему так и не удалось найти места, где мне остановиться, да и конюшни для лошади». Пришлось сдаться и вернуться домой.
Для встречающих же время наступало не менее хлопотное, чем для участников процессии. В 60—70-е годы XVI века в сельских усадьбах выросли десятки огромных зданий; бросаясь в глаза своими монументальным величием и роскошью, они в то же время говорили о готовности знати и помещиков оказать ее величеству самое теплое гостеприимство. Иные, вроде Кенилворта, — королевский дар, либо древний особняк, либо замок, нуждающиеся лишь в ремонте, хотя и основательном, чтобы достойно встретить королеву и сопровождающих ее лиц. Но многие были построены на собственные деньги владельцев, и требовало это немалого труда и немалых затрат. Новый дом Кристофера Хэттона в Холденби, приземистое строение, почти не уступающее размерами гигантскому дворцу Елизаветы в Хэмптон-Корте, едва не загнал хозяина в долговую яму, и это было тем более досадно, что в течение целых десяти лет дом, полностью обставленный, с многочисленной прислугой, стоял, ожидая приезда ее величества, пока наконец королева не почтила его своим присутствием.
Размерами и роскошью с Холденби соперничал Теобальде, великолепное сельское поместье Сесила, дворец, на фоне которого бледнели едва ли не все загородные дома английской знати. Стены из кирпича или белого камня прорезались высокими узкими окнами, а венчалось здание башенками, крытыми голубым шифером. На крыше тут и там виднелись причудливой формы дымоходы и купола, а позолоченные флюгера и яркие настенные фрески только добавляли очарования эклектической архитектуре здания. Прогулочные тропинки, окаймленные живой изгородью из цветов и деревьями, тянулись в Теобальдсе на целые мили. Вдоль границ поместья бежала полноводная речка, достаточно широкая, чтобы не только поплавать, но и на лодке прокатиться, а в чудесных садах виднелись фонтаны, деревянные скульптуры и пирамиды. Было тут и много укромных уголков. При летних домиках имелись бассейны, вода в которые подавалась через трубы, — гости в жаркий день могли освежиться, любуясь попутно двенадцатью мраморными бюстами римских цезарей.
Вкус к грандиозным сооружениям породил немалое количество дворцов, иные — в ложносредневековом духе, с башнями, башенками и бойницами, иные — в стиле итальянском и классическом, с колоннами, пилястрами и фризами, третьи — с оглядкой на манерный, лубочный стиль 20—30-х годов XVI века. Замки, не являющиеся одновременно военными укреплениями, были в Англии все еще в новинку, и если одни, вроде Одли-Энд, «сверкали, как диадема, золотом куполов», то другие, безвкусно украшенные и совершенно лишенные гармонии форм, были попросту уродливы.
Однако даже в худших из них имелась своя изюминка, ибо, пусть общая архитектура и была дурна, внутренний декор отличался некоторым изыском — у мастеров вкус был куда лучше, чем у хозяев. Штукатуры лепили рифленые потолки необычной формы и фризы с орнаментом на охотничьи темы. Резчики и плотники мастерили широкие деревянные лестницы, а также изящные филенки в стенах. Высокие камины елизаветинских времен, украшенные, как правило, изображением аллегорических фигур или оружия той эпохи, — вообще сказка из мрамора и алебастра. Вечерами на гладко отполированные полы и тяжелые гобелены падало пламя свечей, днем яркий солнечный свет свободно струился сквозь огромные окна. Роскошь и необычная архитектура таких домов — знак растущих амбиций и энергии английского общества, как и его уважения к своей неповторимой монархине.
