Уносят мглу, приносят свет.
Ее десница дарит мир,
А лик — спокойствия кумир,
А грудь — чистейших два холма,
Где правит Девственность одна.
Земля благословенна тем,
Что пала там Элайзы тень!
Вновь подошел июнь — время отъезда королевы из Лондона. Едва о нем было объявлено официально, как всех при дворе охватило сильнейшее беспокойство: кого призовут с собой, а кто останется? Что за погода ожидает путников? Хватит ли на всех кроватей, а в телегах — места для одежды и мебели? Кому и сколько слуг позволят взять с собой? А главное — не удастся ли найти способ как-нибудь отговориться на сей раз от поездки?
Ибо, говоря по правде, при всем великолепии королевского выезда в глазах зрителей для участников он чаще всего оборачивался настоящим кошмаром.
Быть может, только война оказывалась более разрушительной для хорошо отлаженной жизни двора, чем эти ежегодные путешествия. Веками соблюдающийся ритуал, правильный режим жизни, давно обжитые жилища — все это исчезало, уступая место импровизированным ночлегам, странному окружению, утомительному распорядку, который к тому же постоянно менялся из-за капризов королевы. Все, начиная от грумов и слуг и кончая чиновниками со своими помощниками, постоянно пребывали в напряженном состоянии. Сколько ни ворчи на судьбу, а приходится вместе с выполнением обычных обязанностей постоянно паковать и распаковывать вещи, не говоря уже о времени, которое уходит на дорогу.
Ну а для придворных, чьи венецианский шелк и расшитая тафта, так же как и тщательно ухоженные и выкрашенные волосы и бороды, с трудом переносили передвижения под открытым небом, для придворных бесконечные переезды с места на место вообще становились тяжелейшим испытанием. В записях тех времен нет такого понятия, как «дорожная одежда», так что вполне допустимо предположить, что придворные путешествовали в своих обычных роскошных одеяниях; сложные сооружения причесок безжалостно трепал ветер, нарядные платья и камзолы мокли на дожде, и даже плащи из плотного фетра не могли служить достаточной защитой. Элегантные кавалеры и неотразимые красавицы дамы нередко достигали места назначения в виде совершенно неприглядном, в грязи и пыли.
И тут-то начиналось самое страшное да и постыдное. Лишь в наиболее крупных из поместий, в которых останавливалась во время пути королева, хватало места для всех ее сопровождающих. Чаще же всего большинство спутников ночевали в близлежащих постоялых дворах либо в палатках, словно солдаты на войне. Если повезет, могло достаться место в какой-нибудь из замковых пристроек, на тюфяке, а самым именитым предоставлялись крохотные комнатки с узкими кроватями в замке, где располагалась королева. Но даже и их приходилось с кем-нибудь делить — спали по очереди. Иное дело, что и в данном случае строго соблюдалась иерархия: дворянину не полагалось иметь соседом человека без рода и племени.
Руководил всем этим гигантским ежегодным табором гофмейстер ее величества. Это в его обязанности входило выбирать маршрут, это он должен был позаботиться о жилище и пропитании свиты. В помощь ему придавался многочисленный штат слуг: одни заранее выезжали проверить, все ли готово для приема королевы, другие обеспечивали нужды свиты. Каждодневными перегонами занимался специально выделенный человек — «картограф». Ему надлежало выбрать наиболее удобную для проезда и свободную от разбойников дорогу; помимо того, следовало избегать мест, где в последнее время были замечены признаки появления чумы или оспы (известно, что Елизавета, едва до нее доносились такие слухи, резко меняла маршрут в самый последний момент; сложность еще заключалась в том, что такие слухи нередко оказывались «заведомо ложными»).
Выбор маршрута — дело непростое, ибо между проверкой пути и отъездом двора проходило немало времени и дорога, вчера еще сухая и удобная, сегодня вполне могла превратиться в непроходимую трясину. Предусмотреть, по возможности, следовало и такой поворот событий, так что «картограф» должен был поддерживать постоянный контакт с местным людом. Возникали и иные сложности. Больше чем десять — двенадцать миль в день (а в иных местах и меньше, все зависело от состояния дороги) сделать, как правило, не удавалось, так что следовало позаботиться хоть о каком-нибудь пристанище в конце каждого перегона. Далее, по пути предполагались долгие перерывы на обед, а иногда и на легкий ужин, а поскольку под открытым небом это устроить было нельзя, необходимо подыскать трактир, да побольше, либо просторный дом у дороги, либо, на самый крайний случай, поставить для этих целей какое-нибудь временное строение.
После утверждения маршрута отдельные лица и города, которым предстояло принять королеву, уведомлялись о выпавшей им чести официально, попутно в деталях объяснялись их обязанности. Шерифам надлежало заготовить в достаточных количествах зерно и сено, мировые судьи должны были присмотреть за тем, чтобы у поставщиков не было недостатка в мясе, дичи и свежей рыбе. Немного вина берут с собой из Лондона, но что касается пива для сотен страждущих путников, то его следует изготовить на местах — серьезная задача для местных пивоваров.
А эль лично для ее величества — это вообще самое тонкое дело. Елизавета любила, чтобы он был легким и терпким одновременно — сочетание сложное, но королева к этому была особенно требовательна. Если в той или иной местности эль не удовлетворяет ее вкусу, следует выписать пивовара из Лондона, пусть занимается своим делом в пути. Не всегда, правда, и он оказывался на высоте. В 1575 году Елизавета, истомленная дорогой и жаждой, остановилась в Графтоне. Сопровождавший ее Лестер вспоминал впоследствии, в какую ярость она пришла, когда выяснилось, что приготовленный для нее эль пить невозможно. Напиток дожидался ее давно, но из-за стоявшей в то время небывалой жары сделался сладким, как мальвазия. Выяснилось это только в последний момент, потому что заранее попробовать специальный королевский эль никто не осмелился. Поднялся страшный переполох, в Лондон и близлежащие дома срочно отправили слуг, и в конце концов дело уладилось. Елизавета поостыла, снова стала веселой и готовой продолжить путь туда, где ее ждали погреба гостеприимных хозяев.
С точки зрения государственной такого рода путешествия представлялись едва ли не безрассудством. Демонстрируя веру в свой народ, полагаясь на его любовь, Елизавета подвергала себя немалому риску нападения или похищения. Советники места себе не находили, стараясь отговорить ее от этих опасных предприятий, но королева и слушать ничего не желала. Между тем, помимо риска для себя лично, она еще и в политическом смысле многое ставила на карту. Все члены Совета путешествовали с нею, однако же центр управления страной оставался в Лондоне, что требовало поддержания безотказной связи между столицей и провинцией. В любой момент наготове должны были быть курьеры. Ибо путешествие путешествием, а работа — часто требующая серьезных раздумий и нелегких решений — должна была продолжаться каждодневно, исключая любые импульсивные жесты и импровизированные ходы. К тому же решения иногда требовалось принимать срочно, и не всегда это, к отчаянию тех, кто занимался проблемой, получалось. Ведь сумки с депешами и прочими бумагами следовало запечатать, погрузить в экипаж и отправить к нынешнему местопребыванию ее величества.
