Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
– Ну, вот сейчас и посмотрим, как ты их хорошо учишь! – Чужая достала пачку сигарет и зажигалку. – Доедай уже скорее, им вставать скоро. Не успеем.
– Сейчас! – буркнула наша, давясь компотом. – Ну-ка, читай «Лошадку».
– Я люблю свою лошадку, – покорно заголосила я. – Причешу ей шерстку гладко… Гребешком приглажу хвостик… И верхом поеду в гости.
Мне было уже совсем холодно, и я начала постукивать зубами. Но стихи читала громко, с выражением.
– Отправь ты ее уже спать, а то еще простудится, – ворчливо прервала меня чужая воспитательница, потянувшись к форточке. – Смотри, посинела вся. С ней больной возиться потом. Еще всех перезаразит. И пошли скорее, а то их скоро поднимать пора.
Наша воспитательница отставила стакан с недопитым компотом и встала, одергивая на себе свитерок.
– Да, ничего? Я вчера на рынке стояла, все думала, покупать или нет… А сегодня надела – вроде нормально.
– Нормально-нормально. Пошли.
Анна Михайловна повернулась ко мне:
– Орать больше не будешь?
– Нет.
– Что будешь делать?
– Спать буду.
– Иди!
Пошла я в спальню, забралась под одеяло, но согреться не могу. И все думаю – неужели я вправду больная? Вот ведь, наверное, уже и температура, раз мне под одеялом холодно. Анмихална сказала, что я могу других заразить. Так меня же тогда надо это… изо… изо… риловать… как тех пожелтевших девочек из соседней группы. Ведь когда все узнали, что они болеют, то садик закрыли, и я целый месяц сидела дома с Бабушкой или с Тетей. Какой это был праздник! Особенно когда кто-нибудь из них брал меня с собой на работу и мы ехали в метро на лестнице-чудеснице, которая таинственным образом двигалась сама! И мне все казалось, что если зажмурить глаза и прошептать какие-нибудь волшебные слова, то меня и Бабушку, которая крепко держит меня за воротник шубы, такая лесенка однажды отвезет прямо на небо. И я смогу наконец потрогать руками те сияющие драгоценные камушки, которые отблескивают в свете Луны в моем окне каждую ночь. Мне это часто снилось: как я собираю звездочки в бархатный мешочек и они перекатываются там с тончайшим хрустальным звоном. Эх, жаль, я не знала этих загадочных заклинаний, ни в каких сказках, которые читала мне Бабушка, они не попадались. И не у кого мне было их спросить!
…После тихого часа я встала последней.
– Вот, сперва не уложишь, потом не поднимешь, – бурчала Анна Михайловна. – Одевайся, тетеря сонная.
– Анмихална… Анмихална… а если я больная, то меня же надо… изо… изо… ну, я же могу кого-нибудь заразить!
Воспитательница застыла на месте.
– Глупости не болтай! Больная она… Иди полдничать.
Я удивилась, но полдничать на всякий случай села подальше от всех, за пустой столик. И чашку свою после кефира отдала прямо нянечке в руки. И играть ни с кем не стала, а забралась на окно и долго смотрела, как кружатся осенние листья в свете уличных фонарей.
Конечно же, вечером Бабушке сообщили, что я пела во время тихого часа. Но, наверное, не сказали, что это из-за того, что я больна. Потому что уж очень она меня ругала.
– Бабуль, ты зря на меня сердишься, – сказала я. – Это все потому, что я больная.
– Опять хитришь? – заподозрила Бабушка.
Ее прохладная рука легла мне на лоб, секунду на нем задержалась, и вслед за этим прозвучало:
– Совершенно здорова! Завтра в сад пойдешь.
– Да нет! – доказывала я. – Это не я. Это Анмихална сказала.
– Чего она тебе сказала?
– Не мне, а воспитательнице старшей группы. Что я больная, потому что во время тихого часа пою.
Бабушка сердито поджала губы.
– Бабуль, ты просто не замечаешь! Ты же много работаешь, со мной времени на разговоры нет. А воспитательница меня целыми днями воспитывает, ей виднее.
– Поговорю я с твоей воспитательницей, – сердито буркнула Бабушка.
Но разговаривать назавтра было не с кем: вместо Анны Михайловны в группе утром нас встретила Вера Филипповна.
– А Анна Михайловна что же? – спросила недовольно Бабушка. – Вроде же сегодня еще ее смена?
– Заболела, – улыбнулась Вера Филипповна. – Вот пришлось не в свой день за нее выйти. Иди, Машенька, переодевайся.
И пока я копалась в своем шкафчике, ужасная догадка посетила меня: «Вот! Анмихалну я уже заразила!»
Играть с детьми я не пошла. На прогулке сидела на веранде одна.
– Машенька, ты чего такая скучная? – спрашивала меня Вера Филипповна. – Не шалишь, не бегаешь, как обычно.
– Я больная, – авторитетно заявила я. – Вот и изо… изо… изо… рилуюсь…
– Странно, – улыбаясь, сказала Вера Филипповна, – а бабушка твоя мне ничего не сказала.
– А вот Анмихална еще вчера заметила. – Я уже прямо начала сердиться. – Только поздно: теперь она сама заболела. От меня заразилась!
– Нет, детка, – улыбнулась Вера Филипповна. – Анна Михайловна… сама, без тебя, заболела. А если ты ее чем и заразила, то… чистейшим детством!
И, засмеявшись, она повернулась к другой воспитательнице, с которой болтала на площадке, пока мы все гуляли:
– Такая фантазерка! Такая фантазерка! И игры у нее всегда… странные… Но – хорошая девочка… маленькая еще просто…
«Вот и пусть запомнят меня такой хорошей, – мстительно думала я. – Когда Анмихална умрет, а вслед за ней от этой болезни стану умирать и я, как героиня во вчерашней серии Бабушкиного сериала, то они пожалеют, что смеялись!»
И мне живо представилось, как я, словно та красивая тетя, которая много-много серий подряд не знала о том, что болеет страшной болезнью, а потом во вчерашней внезапно узнала, лежу, вся бледная, на высокой горке подушек, а вокруг моей кровати стоят Бабушка, Мама, Света, Володя и даже Бим – и все плачут. И я им долго-долго рассказываю про то, что всех прощаю. Что ни на кого не таю зла даже за манную кашу, и даже за то, что мне иногда не разрешали смотреть мультики, и даже за то, что так редко давали мне мой любимый ру… рлу… лурончик бумаги, на котором я так любила рисовать белочек. Со вздохом я объясняю им, что прожила очень нечестивую жизнь, поскольку часто только мочила зубную щетку вместо того, чтобы почистить ею зубы; и что ту машинку, которую я принесла домой, я вовсе не выиграла в спортивном соревновании в саду, как сказала Бабушке, а нашла в песочнице; и что красную бархатную коробочку от свадебных колец Светы и Володи они могут взять в правом от телевизора зеленом кресле, приподняв подушку сиденья… Потом я очень сожалею о том, что так и не успела проверить, правда ли, что если лягушку засунуть в морозилку, а спустя какое-то время достать, то она все равно, оттаяв, оживет, и очень прошу Бабушку не пугаться, а сделать это для меня, когда меня не будет, ибо там, на небесах, мне будет очень неспокойно на душе. Тихим голосом я благодарю всех своих близких за то, что они сделали для меня, и клянусь в том, что память о них будет вечно со мной, и прошу, чтобы они позаботились о моих Мишке и Слонике… А они не слушают меня и все рвут на себе волосы, сокрушаясь, как же это они проглядели, что я заболела, и не спохватились раньше? Они каются, что так и не купили мне ни красный клавесин, ни барабан, что ругали меня, когда пушистые хвосты моих белочек не помещались на листе, оторванном от лурончика, и «выезжали» на стол, пачкая полировку красками… А Мама, захлебываясь рыданиями, просит у меня прощения за то, что сломала и выкинула ею же подаренную мне на Новый год дудочку, утверждая, что сейчас бы она терпела эти звуки хоть целую вечность, если бы это могло меня спасти.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
