Я не находил себе успокоения и знал, что не спят и мои соседи по нарам – другие офицеры, тяжко вздыхающие среди ночной тишины полутемного холодного сарая с дырявой крышей…
XVI. Отъезд из лагеря Helholland; картины революции в Германии
Приезд в Литву. Вильна. Я – дома, но без семьи. Литовская Тариба. Я – доброволец литовской армии.
И вот наконец кончилось это последнее испытание в плену. Опять мы пешком тащимся со своими вещами к станции, уже днем. Сели в поезд. Вагоны товарные, вроде теплушек, но без печей. Поезд тронулся. Чувство недоверия все еще не оставляет меня: я жду, что немцы опять повезут не домой, а только в еще худший лагерь.
Проезжаем мимо больших городов. Во время стоянок узнаем и видим, что в этих городах идут манифестации, митинги… Улицы, прилегающие к вокзалам, залиты народом, слышны пение, крики, а иногда и… выстрелы!.. Да, несомненно, в Германии идет революция. Из газет мы узнаем о бегстве самого кайзера в Голландию. Запломбировка вагонов не спасла от заразы… Она привилась там, где немецкое главнокомандование не ожидало: при братании с русской армией, которую так старательно немцы разлагали при помощи тех же Ленина, Троцкого и К°. Только большевизм в Германии назван был «спартак и змом».
В Инстербурге мы видим огромную и шумную толпу с красными флагами на самом вокзале, перед окнами наших вагонов… У нас является опасение, что наш поезд остановят и дальше не пустят… Но нет, после длинных переговоров коменданта нашего поезда с товарищами «спартаковцами» местного Soldatenrat’a наш поезд беспрепятственно идет дальше на восток… Я в душе благодарю немецкую железнодорожную администрацию, которая и среди бушующей революции не нарушила расписания хода поездов с военнопленными, хотя обыкновенные пассажирские поезда в эти дни в Германии или совсем не ходили, или ходили без расписания. Мы едем по Восточной Пруссии мимо тех станций, городов и местечек, где в 1914–15 годах происходили первые наши бои с немцами: Тапьяу, Вехляу, Инстербург, Вальтеркемен, Гумбинен, Сталупенен… Встают в памяти боевые картины, пережитые радостные и страшные моменты в бою, погибшие товарищи…
Переехав бывшую русско-германскую границу без остановки, мы очутились наконец в Литве, но на всех станциях слышим немецкую речь, видим немецких комендантов станций, немецких офицеров, чиновников и солдат. Германская оккупация еще царила в Литве.
1918 года 6 ноября в десять часов вечера наш поезд подошел к станции Вильна.
Я и капитан Лавров (170‑го Молодечненского полка), попрощавшись с товарищами, которые ехали дальше, и забрав свои чемоданы, вышли на перрон. Не видно ни одного извозчика. В городе везде на улицах почти полное отсутствие освещения. Изрытая, вся исковерканная за время войны мостовая и грязные, местами разрушенные тротуары…
Я тороплюсь и все время спотыкаюсь. Я с волнением думаю: приехала ли домой моя семья? Кого из них я сейчас найду? Я ускоряю шаги, я почти бегу…
Вот, наконец, и зеленый мост, Снипишки, улица и тот дом, где до войны я жил с семьей долгое время. Мое сердце радостно забилось: в окнах моей квартиры на втором этаже светит огонь, значит, решаю я, моя семья приехала раньше меня!
Вбегаю по лестнице и звоню. Открывается дверь, и меня встречает хозяин дома, симпатичный старый еврей г-н Рабинович. При виде меня он издает радостное восклицание: «Слава Богу, что вы живым вернулись!» Мы долго, крепко жмем друг другу руки. «Где мои? Вернулись?» – в волнении спрашиваю я. «Нет, они все еще в Москве, но я получил еще месяц тому назад письмо от моего сына из Москвы, что ваши скоро вернутся домой, – спешит он меня утешить. – Вы не беспокойтесь, уже многие офицерские семьи вернулись: Лавровы, Деконские, Юшкевичи, Кульбицкие… а жить пока что вы будете здесь, у меня, вот в этой комнате, где был ваш кабинет, на этом диване будете спать и кушать у меня, пока устроитесь сами, ведь вы столько лет жили у меня квартирантом». Меня до слез растрогала эта забота, это сердечное предложение помощи… Я обнял его и расцеловал… Должен здесь сказать, что такая отзывчивость со стороны евреев «в минуту жизни трудную» – не единственный случай в моей жизни.
Скоро к нам вышли жена и дочь г. Рабиновича, и за стаканом чая начались нескончаемые рассказы о пережитом за время войны. На мои расспросы о том, что делается теперь на Литве, они сообщили, что немцы еще, видимо, нескоро уйдут, и что сейчас усиленно реквизируют у жителей съестные продукты и вывозят их в Германию – там голод. Soldatenrat’a в Вильне еще нет, а есть военное начальство, и что мне нужно скорее зарегистрироваться в комендатуре, иначе будет штраф.
«Кстати, получите у немцев карточку на хлеб, крупу и на баню, все мы здесь живем впроголодь и зависим от них», – говорил г. Рабинович. – Правда, официально уже давно объявлено о независимости Литовской республики и литовский государственный флаг висит над зданием Тарибы на Георгиевском проспекте, но, несмотря на это, немцы везде сами хозяйничают».
Много еще грустных вещей в эту ночь рассказал мне мой старый хозяин, пока мы не разошлись спать.
Утром 7 ноября в немецкой комендатуре я предъявил свои документы, выданные мне в Neisse; на немецком паспорте я должен был буквально «руку свою приложить», т. е. дать на нем оттиск большого пальца; зато по такому паспорту мне как местному жителю выдали хлеба и крупы на три дня и банную карточку.
Затем я отправился в литовскую Тарибу. Здесь я нашел несколько старых, кадровых, и молодых офицеров русской армии – литовцев, прибывших на свою родину из разных углов России, как только узнали они о возрождении Литвы. Это были господа офицеры: Кубилюс, Шкирпа, Гальвидис-Бикаускас, Б. Гедрайтис, Адамкевичус, Настопка, Великис, Летукас, Юзацавичус, Шалкаускас, Скорупскис, Кубилюнас Герулайтис, Шараускас, Григалюнас-Гловацкис, доктор Нагевичус, Варякоис, Скучас, Микуцкис, Й. Ладыга, Генис, Люрманас, Людас Гира, Юшкевичус, Кондратович, Зарин, Лаврентьев и другие офицеры-добровольцы, создатели литовской армии, постепенно прибывшие в столицу Литвы. Имя генерала С. Жукауского уже тогда было на устах многих, и скоро он стал во главе молодой литовской армии.
Во главе же всего национального движения и первых шагов самостоятельности и государственного строительства по восстановлению независимой Литвы стоял в то время председатель Государственной Тарибы Антанас Сметона, как главный народный вождь.
Я узнал, что сейчас главная опасность для Литвы не от немцев, собирающихся покинуть край, а от большевиков: их банды все ближе проникают в Литву, и с приходом их начинается голод и террор; в большевицких газетах и прокламациях уже объявлен готовый административный аппарат для управления литовской советской республикой во главе с известными литовскими коммунистами (Капсукас, Ангаретис, Расикас, Люткевич и др.)
«Несчастная Литва!» – думал я. Она третий год переживает все ужасы немецкой оккупации с ее насилиями и реквизицией, и вот теперь, когда ее выдающиеся вожди объявили независимость Литвы и немцы сами признали таковую (23 марта 1918 г.), – с востока идет еще более опасная и злая сила в лице коммунизма!
