Внутри Жульен устанавливает душ.
— Анна. — Он улыбается мне своей обезоруживающей улыбкой. — Все-таки вернулась. Ты сделала правильный выбор.
— Как и ты, — говорю я. — Ты сделал то, что должен был, чтобы получить эту девушку.
Он смеется с таким выражением, которое у любого другого я бы приняла за смущение.
— Кто-то должен был пойти на компромисс, — говорит он. — Кстати, у меня для тебя кое-что есть. Решение твоей проблемы с крысами. Я говорил тебе, что подумаю над этим, — мне просто нужно было некоторое время.
Он идет в угол и начинает рыться в картонной коробке.
— Вот. Крысоловка. Безотказная.
На руку мне он кладет котенка: дымчато-серая шерсть его торчит в разные стороны, но при этом он мурчит громко, как ракетный двигатель.
— Лучший во всем помете, — говорит он. — И если я что-то понимаю в характере, этот будет отличным охотником.
— О, Жульен, что же ты мне раньше не сказал? Вся эта бестолковая суета с ловушками и стеклянными банками…
— Я хотел сделать тебе сюрприз. Я знаю, что он был тебе нужен раньше, Анна, но природу нельзя подгонять.
***
Я звоню Кериму и рассказываю ему все наши новости: про бегство и возвращение домой, про то, что Фрейе лучше, про разбитые банки и крыс, про то, что Жульен с Ивонн живут на дереве, про котенка и про то, что Лизи нашла свою мать.
— А как там Амелия? — спрашивает он.
— Честно говоря, я переживаю за нее. Она совсем перепутала день с ночью. Думаю, что жизнь в одиночестве совсем ей не подходит.
— Анна, — говорит он, — если вам нужно избавиться от крыс, заведите кота. Если хотите, чтобы кто-то приглядывал ночью за ребенком, позовите человека, страдающего бессонницей.
Поэтому Керим предлагает, чтобы они с Густавом упаковали мамины вещи, перевезли ее к нам и оборудовали ей «бабушкину квартирку» в бывшей его комнате рядом с винокурней.
Она по-прежнему продолжает меня поучать и все время перебивает, не давая договорить. Но я пришла к пониманию того, что, когда она требует от меня сказать Би-би-си, чтобы они передавали больше зарубежных новостей, или попросить тех, кто заведует пенсиями, увеличить дотации на отопление зимой, она хочет сказать сама и услышать от меня что-то еще. Что она любит меня, и что я люблю ее.
Думаю, я наконец-таки поняла, что делает тебя матерью. Это не имеет никакого отношения к тому, вырос ли твой ребенок, уехал ли, делит ли он твои гены, ненавидит ли тебя или, может быть, даже не знает твоего имени. Все дело в связи, установившейся с ним.
Я вынуждена любить Фрейю сегодня, потому что завтра у нас с ней может и не быть. Но сейчас, в нашем настоящем, у нас все о’кей. Когда мы лежим с ней здесь — мы вдвоем, и это даже более интимно, чем лежать с любовником.
Итак, кого бы я хотела увидеть на своей кровати ленивым воскресным утром? Моего мужа, конечно, и Фрейю — подросшую сейчас, но все такую же приятную, — которая безмятежно лежит между нами и молотит нас обоих своими кулачками. Сверху на нас растянулся наш кот, дымчато-серый и янтарноглазый Крысобой. Ладно уж, в хороший день мне, пожалуй, нужно еще, чтобы где-то неподалеку была моя мама — не прямо в кровати, но хотя бы просто заглядывающая в дверь нашей спальни и раздающая свои указания.
И еще, подозреваю, даже та странная мышь…
Примечания и благодарности
Написание этой книги пришлось на время, когда я почти не спала. Это постепенно превратилось в какой-то параллельный мир, в котором я пряталась от реальной жизни, казавшейся порой просто невыносимой.
Никто из описанных здесь персонажей не имеет ни малейшего сходства с кем-то из ныне живущих людей. Однако, поскольку некоторые — очень немногие — элементы этой книги все же базируются на моем личном опыте, вероятно, было бы полезно указать, какие именно.
Медицинские симптомы и прогнозы, появляющиеся в начале повествования и встречающиеся в тексте все время, взяты у моей дочери Аилсы. Она много раз была госпитализирована по разным поводам как в Великобритании, так и во Франции, включая и скорую помощь, хотя все это никогда не было так драматично, как с Фрейей. Стоит ли говорить, что действия моего партнера и мои ни в малейшей степени не напоминали то, что делали Анна и Тобиас, которые очень скоро начали сбивать меня с толку, зажив своей собственной жизнью и ведя себя самым возмутительным образом, какой только можно себе вообразить.
Природный заповедник на территории Верхнего Лангедока во Франции действительно существует, и нам посчастливилось провести там немало времени. Я пыталась правдиво передать дух этого замечательного места, но Ле Ражон, деревня Рьё и река, равно как и центральная больница Монпелье, являются чистым вымыслом.
В отместку за те вольности, которые природа позволяет себе в отношении нас в реальной жизни, я время от времени проделывала то же самое: иногда позволяла растениям плодоносить и цвести несколько раньше или позже нормальных сроков. Моя задача состояла в том, чтобы не допустить чего-то в принципе невозможного, хотя те, кто глубоко знаком с садоводством Средиземноморья, могут развлекаться выяснением вопросов типа: «Возможно ли, если горные фиалки еще цветут в конце апреля, инжиру действительно созреть в июне?» Специально для таких экспертов: не забывайте, пожалуйста, что повествование касается местности, расположенной на тридцать миль вглубь материка и на высоте от двухсот до тысячи метров над уровнем моря, и будьте снисходительны!
После всех этих оговорок, пояснений и извинений переходим к благодарностям.
Многие мои великодушные друзья постарались освободить пространство — как буквально, так и метафорически — для моей работы над этой книгой. Я должна горячо поблагодарить Алекса Мак-Гилливри, Лилли Мэтсон, Меган и Альбу за то, что они предоставили мне свой очаровательный дом и за то, что не возражали, когда я дремала у них в гостиной, вместо того чтобы работать. Я также должна передать свою сердечную благодарность Берни Крамеру за то, что появился однажды и тихо построил для меня навес.
Кри Чентофанти без устали оберегал нас от французской бюрократии и периодически заботился о нас: проводил генеральную уборку дома, пропалывал наш сад и готовил обильную еду. Моя сестра Сафия, брат Тахир и многочисленные друзья, которые знают, кем для меня являются, проявляли свою любовь и предлагали практическую помощь лично, через электронную почту и по телефону.
Фредерик Бофюме стал не только оазисом любви и покоя для Аилсы, но также корректором моего французского языка в рукописи, указывая вдобавок еще и на грамматические ошибки в английском.
Чарли Моул своим критическим взглядом просматривал мои дикие измышления относительно жизни композитора-фрилансера, и его понимание вопроса — будем надеяться — помогло сделать работу Тобиаса и зарабатывание им денег более правдоподобным. В этом ему содействовали мои друзья-музыканты Мэтью Прист и Дэн Эдж.
