Очень осторожно, потому что продолжает держать на руках Фрейю, Тобиас встает и подходит ко мне. Не опуская ее, он неловко, одной рукой обнимает меня. Я тоже одной рукой обхватываю его, а другой — ее. Мы стоим так втроем очень долго, как мне кажется, пока я не чувствую, что дыхания наши слились в одно.
— Ты не должна извиняться, — шепчет он. — Мы с тобой оба вели себя довольно отвратительно. Перестали разговаривать друг с другом. Мы с тобой оба были в отдельных оболочках собственного несчастья и думали только о себе.
— Я была хуже. Я сбежала от своей собственной дочери. Все время я думала, что следую высоким моральным принципам, и обвиняла тебя в том, что ты не выполняешь свою часть работы, а в конце концов оказалось, что сплоховала именно я.
Тобиас говорит:
— Ничего ты не сплоховала. Ты держала нас на своих плечах недели и месяцы напролет, а я ничего не делал, чтобы поддержать тебя. Так что неудивительно, что в итоге ты выдохлась.
Он осторожно освобождается от меня и передает Фрейю мне на руки. Я сжимаю дочь так крепко, что лицо у нее краснеет, а в том месте, где она касается моего плеча, появляется пятно. Она уютно прислоняется к моему телу, и я слышу, как она посапывает. Когда я немного отклоняю назад свою голову, то вижу полуразмытую картину ее уха и приоткрытого рта.
— По ощущениям она кажется мне самой реальной вещью на всем белом свете.
— Вначале я боялся любить ее, чтобы потом не было больно, — говорит Тобиас. — Но самое забавное в том, что не любить ее было еще хуже. А сейчас я люблю ее так сильно, что это почти невыносимо, потому что я знаю, что однажды она разобьет нам сердца. Но именно это заставляет меня чувствовать связь с жизнью. Это нелегко, но оно того стоит.
— Я люблю тебя, — говорю я. — Мне так повезло, что у меня есть вы оба. Я едва не потеряла тебя. И теперь не собираюсь никуда отпускать.
— Знаешь что, — говорит он, — а ведь «Мадам Бовари» в конце концов все-таки получила финансирование. Функционеры Салли убеждены, что это моя музыка помогла сдвинуть дело с мертвой точки, так что теперь я их «золотой мальчик». Я собираюсь дождаться окончательного монтажа картины, прежде чем даже начну думать о том, чтобы продолжать писать дальше. Но теперь все должно пойти относительно быстро — я должен быть готов вылететь в Лондон в следующем месяце на запись, а потом мне заплатят.
Он ухмыляется. Прежний Тобиас снова на месте; он никуда не исчезал за всеми этими тревогами.
— Готова поспорить, что ты ни разу не удосужился что-то себе приготовить, пока меня не было, — говорю я. — Поэтому я собираюсь приготовить тебе что-нибудь вкусное прямо сейчас.
— Ох, — говорит Тобиас, — собственно говоря, Анна, не могла бы ты просто…
Но слишком поздно. Я уже вошла на кухню. Причем достаточно быстро, чтобы заметить три-четыре знакомых тени, метнувшихся по углам.
— Прости, Анна, я ведь только-только вернулся… ну ладно, вернулся пару дней назад. Но у меня все равно не было времени тут убрать.
Разбитые банки валяются там же, где я их оставила. Моя кухня представляет собой безрадостный хаос из битого стекла, керамической фасоли для выпечки, кукурузной муки, спагетти с чернилами кальмара, меда чайного дерева.
Крысы несколько дней топтались по всей этой разрухе, гадили повсюду, строили свои гнезда из обрывков картона. Одна из крыс захватила себе в собственность банку с «Нутеллой». Вместо того чтобы убежать вместе со всеми, она поднялась на задние лапки и скалит на меня свои зубы. Я застыла на месте, не в состоянии пошевелиться или что-то сказать.
Тобиас начинает бессвязно оправдываться:
— Анна, я знаю, что должен был все убрать. Мне правда искренне жаль, и ты можешь мне не верить, но я действительно очень хорошо справлялся с Фрейей самостоятельно. Она получала все свои бутылочки вовремя. И свои лекарства тоже. Я ничего не путал. Просто руки не дошли убрать… Но мы можем все восстановить. Я привезу еще стеклянных банок, и мы сможем все переделать. Твоя система работает. Через стекло они пробраться не могут. Пожалуйста, не уходи опять.
Крыса, охраняющая «Нутеллу», задирает нос вверх и издает серию резких озлобленных писков.
На моих глазах снова выступают слезы. Я сгибаюсь пополам, не в силах удержаться от хохота.
— Да все в порядке, — говорю я. — Сдаюсь. Просто придумаем им имена и будем содержать как домашних любимцев.
Тобиас тоже начинает хохотать. Полагаю, что от облегчения.
— Эй, — сквозь смех говорит он, — если нам не удастся завести еще детей, пусть у нас будет вместо них зверинец.
Мы начинаем двигаться по кухне, разгребая мусор.
— Знаешь, Анна, ты совершенно ненормальная, но ты сотворила какое-то волшебство, — говорит он. — Которое не дает нам сдаться и погибнуть. Которое привело нас сюда. Сделало нашу жизнь такой сложной, такой… ну, богатой, что ли — думаю, можно так сказать.
— Это не я, — говорю я, — все это место. Я заметила это, когда вернулась обратно в Лондон. Люди здесь более… однородные. Здесь каждый человек — личность. Здесь больше пространства для эксцентричности, в том или ином ее проявлении. И ребенок-инвалид просто отходит на второй план.
Бросая осколки битого стекла в картонную коробку, которую передо мной держит Тобиас, я думаю: у нас были свои взлеты и падения, но в итоге мы помогли выявить друг в друге самое лучшее — мы все-таки чертовски хорошая команда!
Может, мы окажемся способны справиться с Фрейей, может, нет, но мы продолжаем идти своей дорогой, и мне лучше просто покрепче держаться за руку Тобиаса и не заглядывать далеко вперед.
Эпилог
Мы с Тобиасом, держась за руки, идем по хребту дракона мимо заводи с невидимым краем, направляясь к дому Жульена на дереве; Фрейя, как обычно, висит в перевязи у меня на груди.
Когда мы подходим поближе, слышим слабый стук молотка, раздающийся откуда-то сверху.
— Ох, — ошеломленно выдыхаю я.
Дом выглядит совершенно по-другому. На окнах льняные занавески в красную и белую клетку, появились ветряная турбина, генератор и панели солнечных батарей, развешанных по разным веткам.
— Bonjour! — восторженно кричит женский голос. — Анна! Как я рада снова видеть вас вместе с нами!
— Ивонн! — отзываюсь я. — Так вы живете на дереве?
Она высовывается из окна и показывает нам блестящее обручальное кольцо.
— Скажем так: мы пришли к соглашению. Поднимайтесь! Жульен трудится над другими усовершенствованиями.
На деревянной веранде сохнет белье. Над входной дверью установлена спутниковая тарелка, рядом стоят микроволновка и холодильник, ожидая, когда их занесут в дом.
— Когда Жульен закончит с водопроводом и проводкой, — говорит Ивонн, — мы хотим сделать тут парапет. Бетонный, конечно, будет слишком тяжел, но я нашла из стекловолокна, который выглядит совсем как настоящий.