— Из Игольного Ушка, — повторил Токарев. — Но откуда именно? Они что, живут в этой железной арке? Ну, Круль, что по этому поводу говорят в Аду?
— Ничего по этому поводу в Аду не говорят. Во всяком случае — мне не говорили. А я и не спрашивал…
— А если бы и спросил, тебе бы не ответили. Об этом не любят распространяться ни наши, ни ваши… Если кто из наших узнает, из оперов и внутренней охраны, исповедуют беднягу, отпускают грехи и без очереди в рай. Вот почему я тоже не тороплюсь на тот свет. Незачем Дьяволу все знать… Пусть даже пока.
— Да знает он, — засмеялся Круль. — Он не всеведущ, но знает много. Выходит, кстати, по твоим собственным понятиям, он поумнее Бога будет.
Токарев тоже улыбнулся и посмотрел на Ивана:
— Заметил, как легко доходят даже до предавшихся наши убеждения? Он уже строит на основании одной-единственной моей мысли целую конструкцию, чтобы меня уязвить и обидеть… Только не получится у него ничего. Все что можно сказать о Боге оскорбительного — я уже говорил и слышал. И сделал, поверь мне на слово. В наши игры можно играть, только если окончательно лишил себя всякой надежды на рай. Только тогда ты становишься истинно верующим. Только тогда…
— Бог… — начал Круль, но Токарев поднял руку, и Круль замолчал.
— Для того чтобы дать людям шанс, — сказал Токарев. — Господь принял муки. Страшные. Но…
Иван сжал зубы, чтобы не застонать, — разговор был мучительным для него, пустым оскорблением святого и восхвалением гордыни. Не хотелось ни слышать, ни говорить об этом. Токарев отчего-то тянул время, Круль помогал ему в этом, отдаляя начало пытки, но Ивану хотелось, чтобы все прекратилось. Пусть — боль. Пусть — мучения. Только бы не слышать всего происходящего.
Стоп, Ваня, спохватился вдруг Иван. А с чего это ты так нервничаешь? Отчего так болезненно воспринимаешь болтовню Отринувшего? Или ты боишься, что он скажет нечто такое, похожее на твои собственные мысли? Задаст вопросы, которые ты задавал себе сам, и, не дай бог, даст на них ответы? Ты бы смог нас понять, сказал Токарев, а Иван испугался, что сказал он правду? Смог бы Иван понять их правоту? Смог же он ради спасения одной-единственной души — Фомы Свечина, отказаться от своего собственного спасения. Смог? Смог. А ради спасения сотен душ? Миллионов.
— Он мучился всего один день, — сказал Токарев. — И знал, что после смерти будет воскрешен. А я готов принимать муки целую вечность. Не муки на кресте, а муки ада. Кто из нас больше жертвует?
— Бли-и-ин… — протянул Круль. — Я-то думал, что Люцифер гордыню проявил, когда восстание поднимал. Наш дядька Дьявол — скромный паренек по сравнению с тобой, Никита Сергеевич. Иуда, возомнивший, что постиг Божий замысел, — невинный недотепа.
— Ты не можешь этого понять…
— Куда уж нам! — засмеялся Круль. — Для нас все просто — журавль или синица. Рискнуть и выпить шампанского или скромно перебиваться теплым пивком. Я выбрал пивко, Ванька до последнего времени надеялся на шампанское… Кажется.
— Не можешь ты понять. И он не может. И я не могу. Не могу, потому что пытаюсь понять, а не верить… Вот в чем моя беда. Вначале я пытался понять логику. Чем больше я узнавал, тем меньше понимал. Потом…
— А что тут понимать? — делано удивился Круль. — Господь вернулся, отделил семена от плевел, напомнил про свободу воли и дал людям выбор, продемонстрировав людям, какая она, истинная вера…
— Вот. Вот именно, — кивнул Токарев. — Именно так. Отделил семена и продемонстрировал. Чушь собачья, между прочим. Полнейшая чушь. Ничего Господь, вернувшись, не продемонстрировал и не сказал. Отделил семена… Да, отделил. Продемонстрировал свое могущество, сделал Землю плоским блином, накрыл твердью небесной, запустил движение светил… Он не уничтожил иноверцев. Не уничтожил, а явил всем чудо. Всем и каждому. Он не просто сделал Землю плоской, Он сделал три плоских Земли. Одну для христиан, другую для мусульман и третью для иудеев. Щелк — Земля расслоилась… не знаю, как это назвать… получилось три совершенно одинаковых Земли, только на одной нет мусульман и христиан, на другой — иудеев и христиан, а на нашей — сами понимаете. И пересекаются эти Земли в одной точке — в Иерусалиме.
— Пересечение трех плоскостей в одной точке? — хмыкнул Круль.
— Засунь себе свою геометрию знаешь куда? Господь всемогущ, и Евклид ему не указ. Лобачевский, кстати, тоже. Есть три Земли, есть точка пересечения — один на три веры Святой Город. И есть Игольное Ушко — странная металлическая арка, через которую можно путешествовать по трем Землям. Входишь в арку с востока на запад — мусульмане, с запада на восток — иудеи.
— Ты так говоришь, будто был там…
— Был, — спокойно подтвердил Токарев. — Был. В таком точно балахоне, чтобы ни лица, ни фигуры нельзя было разглядеть. Только их Темные комнаты не на Храмовой горе. Нас они селят возле храма Гроба Господня. И те и другие…
— То есть мы поддерживаем отношения с иноверцами? — недоверчиво переспросил Круль.
— Тебя только это смущает? А тебя не смущает, что Господь не уничтожил их всех? Это тебя не смущает? И то, что для них возможность вечной жизни закрыта наглухо, ведь они не крестятся, — это тебя не смущает? И то, что они после смерти не попадают даже в Ад — в наш ад, тоже не смущает? — Токарев вскочил со стула и последнюю фразу выкрикнул в лицо Крулю: — В наш Ад не попадают!
— Простите, — с достоинством ответил Круль. — Вы хотели сказать — в НАШ Ад? И не нужно мне плевать в лицо. Я прекрасно могу обойтись без этого. Вы, кстати, можете вернуться на свой стул и продолжить лекцию оттуда.
— Лекцию? — переспросил Токарев, зверея. — Лекцию?!
— Убьешь? — мило улыбнулся Круль. — Давай.
Иван увидел, как лицо Токарева становится багровым, кулаки сжимаются…
— Спокойно, — прохрипел ТэТэ. — Спокойно…
Он вернулся к стулу, сел, с видимым усилием разжал кулаки.
— Ну, молодец, — восхитился Круль. — В самый последний момент…
— Ничего, — медленно выговорил Токарев. — Ничего. Я стерплю. Мне много чего еще нужно будет стерпеть…
— Точно, — кивнул Круль. — Совершенно точно. А я знаю, какие рекомендации дам нашим специалистам. Чем они тебя достанут, помимо огня, серы и раскаленной сковороды.
— Когда ты собирался мне предложить отринуть рай? — спросил Иван тихо.
— Не знаю… Точно не решил, готовился…
— Ты готовился или еще кто? — вмешался Круль.
— Не твое дело. Я бы сам с тобой поговорил, Иван. Вся моя группа замкнута на меня. На случай, если…
— Понятно. И есть другие?
— Откуда я знаю? Мне об этом знать не положено. Что-то разработано, чтобы с моей смертью, со смертью других Отринувших не погибло все движение… Да мы и не рассчитываем на долгий срок. Мы должны успеть сделать все за несколько лет. Максимум — за десять.
