— Василий, да у нас денег уже на десять жизней накоплено! Сколько золота ты возвращал государству, а сколько откладывал на черный день?
Штерн резко присел на кровати, пытаясь подавить вспышку раздражения.
— Послушай, душа моя, — процедил он сквозь зубы, — скопцы причинили моей семье много бед и горя. Из-за них погибла мать. Они убили отца. Их кубышка послужит мне моральной компенсацией!
— Нет, не к добру все это, — продолжала упрямо гнуть свою линию Альбина. — Ты превращаешься в корыстолюбца, сделавшего наживу целью жизни. Клад скопцов, если ты до него доберешься, не принесет нам счастья, вот увидишь.
Мужчина встал с кровати, подошел к окну и раздвинул шторы.
— Ты меня удивляешь, дорогая, — сказал он, глядя в окно. — Страна Советов, вечно пустую казну которой мы с тобой пополняли золотом и бриллиантами, известно как отблагодарила нас за верность и усердие. Я едва унес ноги за кордон, спасаясь от ареста, позора и расстрельной статьи. Хорошо хоть тебя успел устроить до войны в немецкое посольство. Нам бы не выбраться из СССР двоим никогда…
— Твои «верность и усердие» мне известны, — горько усмехнулась женщина. — Ты внушил себе, что тебя предали, оговорили завистники, подставили. Но мы оба знаем, что тебя просто-напросто разоблачили. А клад скопцов отравляет твою душу. Погоня за ним превращает тебя из рассудительного человека в безумца, одержимого навязчивой идеей. Я вижу тебя насквозь, и то, что с тобой происходит, очень сильно меня тревожит!
Штерн резко обернулся и сжал кулаки:
— Ты удивляешь меня. Разве не ты всегда и во всем была мне верной помощницей?
— Я и сейчас готова помогать тебе всегда и во всем! — воскликнула Альбина, позабыв об осторожности. — Я выполняла все, что ты поручал мне. Даже с Васькой Носовым работала по твоему заданию. Это были самые черные дни в моей жизни!
— Тогда мы оба служили в ОГПУ, — уже мягче заговорил Штерн. — Мы были нужны государству и делали все для его благополучия и процветания.
— А потом ты заигрался, милый, — усмехнулась его супруга. — За каким-то чертом ты вывел Ваську из-под ареста, а родного брата надолго упрятал за решетку.
— Так было надо, — нахмурился Штерн, отворачиваясь к окну. — Он совал нос куда ни следовало и мешал мне. Согласно разработанному мною плану…
— О чем ты говоришь, Василий? — перебила, глядя ему в спину, Альбина. — Ты сделал Ваське надежные документы, позволил ему с ценностями благополучно уехать и беспрепятственно добраться до Москвы. И все для того, чтобы присвоить эти самые ценности! Иначе, почему его не арестовали или не прикончили втихую?
— Я к нему приставил человека, — проговорил Штерн тихо, будто оправдываясь. — Игра должна быть продолжена.
— Понятно, — вздохнула женщина и натянула на плечи одеяло. — Но продолжения не получилось: тебя разоблачили, обвинили в кражах, поэтому ты бежал из страны.
— Продолжение игры было отложено. По непредвиденным обстоятельствам, — уточнил Штерн с видом обвиняемого, дающего показания следователю. — Сейчас Носов на месте, под присмотром, и уже скоро я сведу с ним счеты, как только завладею капиталом скопцов.
— Но почему ты все еще в нем нуждаешься? — спросила Альбина. — У тебя есть фотография девушки со всеми ориентирами, указывающими на тайник, у тебя есть письмо покойного Сафронова, по которому легко найти клад. Так чего тебе не хватает?
— Мне не хватает Васьки Носова, — ответил муж тоном, не дающим повода для смеха или сомнений. — Я много лет посвятил поиску кладов и столкнулся с явлениями, которые необъяснимы. Тогда я поверил в мистику и в то, что любой тайник охраняет «некто» из потустороннего мира.
— Ты шутишь или говоришь всерьез? — встревожилась Альбина.
— Такими вещами не шутят.
Женщина вскочила с кровати и быстро оделась.
— Больше я никогда не отпущу тебя от себя, — заявила она категорично. — Наши разлуки начинают отрицательно влиять на твою психику. Ты заболел золотой лихорадкой, — Альбина поскорее сменила тему. — И еще: у нас остался один нерешенный вопрос.
— И какой же?
— Касающийся твоего брата.
— Степана?
— А у тебя еще есть брат?
Штерн промолчал, атакованный вопросами супруги.
— Судьба Степана мне неизвестна. Мне как-то не до него было.
— Конечно. Усадил с моей помощью его за решетку и забыл о нем.
— Тебя это смущает?
— Смущает, мучает — какая разница… Это ведь я написала на него донос, значит, приложила руку… Зачем ты с ним так?
— Он мне мешал, ясно?! — прорычал Штерн, начиная беситься. — Его любопытство могло свести на нет все мои потуги. В конце концов я лишь хотел убрать его на время и подальше, а когда клад был бы у меня, то и Степан возвратился бы домой. Ему влепили баснословный срок, но я сделал все, чтобы его отправили в лагерь на поселение и…
— Его нельзя было нейтрализовать каким-то другим, не таким жестоким способом?
— Можно, но я выбрал этот.
— Но почему?!
— На поиски клада скопцов могло быть затрачено много времени, — ответил Штерн, уводя глаза в сторону. — Я был уверен, что Степан не прекратит поиски убийцы отца. Он настырный и не оставил бы в покое Ваську Носова. Тогда у меня еще не имелось ни фотографии Анны Сафроновой, ни письма ее отца. Вся надежда найти клад возлагалась только на Ваську Носова, и я не мог пожертвовать им.
— А пожертвовать старшим братом ты смог…
— Мне ничего другого не оставалось. Я собирался вытащить его сразу, как только решу дело с кладом. Думал, немного посидит, пообломается, а потом амнистия и…
— Но тебе стало потом не до него, — вздохнула Альбина. — Ты занимался спасением своей жизни, и судьба брата выпала из твоих чертовых планов.
— Именно так, — согласился с ней муж, тоже вздыхая. — Я конечно же виноват перед ним, но что-либо исправить, увы, не в состоянии.
Штерн подошел, обнял супругу за талию и поцеловал в щеку.
— Теперь это уже не имеет значения, — сказал он, прижимая Альбину к груди. — Я буду рад, если Степан выжил, а если нет… Все судьбы зависят от воли Божьей!..
* * *
— Ну, вот и наш офицерский клуб, господин Штерн, — объявил штандартенфюрер Отто фон Лансдорф, останавливая машину у входа в увеселительное заведение.
— Я же просил, чтобы в этом городе ко мне обращались как к Григорию Устюгову, — напомнил Штерн, поправляя шляпу.
Штандартенфюрер, глянув на него, тихо рассмеялся:
— Ясно, господин Устюгов.
Они вышли из автомобиля и направились к дверям клуба, из-за которых доносились музыка и пьяные крики.
В клубе царило оживление. За столиками шумели офицеры армии вермахта, в густом облаке табачного дыма их фигуры казались расплывчатыми. Сизые носы, скомканные лица, взъерошенные волосы… Посетители были пьяны. Угрюмые и озабоченные физиономии свидетельствовали о том, что темы бесед отнюдь не вызывали у них положительных эмоций.
