Класс, где у нас по средам математика, находится на третьем этаже, рядом с лингафонным кабинетом. Я в этой школе уже вторую неделю учусь, а математики у меня так толком и не было. На прошлой неделе было сплошное «введение», во время которого мы знакомились с учителями, учились пользоваться библиотекой и еще всякой всячине. Во вторник на третьем этаже у нас французский, так что, спасибо господи, я знаю, куда идти. Больше в этом коридоре почти ничего и нет, и лампы, судя по всему, не работают. Окошко только одно, притом закопченное, так что тут довольно темно. Жалко, не с кем дотопать до класса — друзей в своем у меня пока не завелось. Я обнаружила, что ключик к дружбе — найти девчонку, как можно больше похожую на тебя, и поболтать о том, как вы обе ненавидите всех остальных. Потом, если все пройдет нормально, одна пойдет к другой в гости после школы пить чай. Чуть не полсуток я приглядывалась к девчонке по имени Бекки, но оказалось, что она слишком глупая. Ужасно жалко, ведь во всем остальном она само совершенство. Уши у нее тоже не проколоты, и она, как и я, носит длинную юбку. Я слышала, ее родители в разводе, а в нашей школе это почти так же плохо, как быть сиротой. Бекки тоже не ходит в столовую, а носит ланч в коробке. Но, как я уже говорила, она тупая.
Так что я иду на математику одна. Я думала, это будет мой любимый предмет, но здесь все совсем по-другому.
— Итак, — говорит мистер Бил, учитель математики. — Добро пожаловать, маленький народец первого года обучения. — (Пока неплохо. Не безумней и не нормальней остальных учителей.) — В моем классе мы не будем болтать, смеяться, жеваться, есть, пить, передавать друг другу записки, расчесывать волосы, пукать, лизаться… — При этом слове все нервно смеются. Вместо «лизаться» некоторые учителя вроде говорят «сосаться». Здесь на это дело мода — но не у первоклашек же! Мы для этого слишком маленькие. Мистер Бил продолжает: — Лизаться в классах этой школы возможно потому, что мальчиков перемешали с девочками. Если бы это была моя школа, девочки к мальчикам не смогли бы подойти и на расстояние плевка. Женщины — надеюсь, девочки меня простят, — женщины портят всё. Будь моя воля, вы, девочки, учили бы весь год домоводство в двойном объеме. Мы можем вычислять суммы, пока вы печете пироги. А что, я не прав? Ха-ха-ха…
Он принимается хохотать, а все мы тем временем в замешательстве на него смотрим.
Я сижу рядом с Эммой. Она поднимает руку.
— Это сексизм, сэр, — храбро говорит она. Кое-кто из ее банды одобрительно бормочет.
— Немного сексизма не повредит, — возражает Бил. — Прежде чем начать урок, я должен сказать вам про шахматный клуб. По средам во время ланча, в библиотеке. А компьютерный клуб — по вторникам после занятий. Дошло? Зашибись. Отлично. Тогда начнем урок. Итак, сложение дробей.
Он отворачивается к доске, а мы с Эммой переглядываемся. Она пишет мне записку на клочке бумаги. Вот идиотище!!! — написано там. Не успевает она мне ее передать, как Дебил (а мысленно я его уже называю так) поворачивается и сердито вздыхает:
— Девочки. Я так и знал, что из-за вас будет беда. С девочками это вечно происходит. Дайте-ка сюда записку.
Он переводит взгляд с меня на Эмму.
— Какую записку? — удивляется она.
— У меня нет никакой записки, — пожимаю плечами я.
— Прекрасно. Вы обе, вон.
Раньше меня ни разу в жизни не выгоняли из класса. Будь я одна, определенно бы заплакала — но я не одна. Я с Эммой.
— Спасибо, что не наябедничала, — говорит она.
— Да все нормально, — неловко отвечаю я.
— Хочешь во время ланча потусоваться с нашенскими?
«Нашенские» — это все те популярные девчонки в плиссированных юбках и с блеском на губах. Чтоб я сдохла!
— Да, — говорю я, хотя подумывала сходить в шахматный клуб.
Что добавить к «да», я не знаю, и потому прислоняюсь спиной к стенке темного коридора. В голову приходит разное — типа, а не спросить ли «как ты думаешь, здесь водятся призраки?». Но боже упаси такое ляпнуть. О призраках говорить — совсем уж детство. Конечно, дома все читают книжки про призраков, ведьм и отважные банды детишек. Но то дом. Школа — его полная противоположность, и что бы ты ни делала в одном мире, в другом это копировать вообще-то нельзя.
В этой школе куда больше правил, чем в моей старой. Эти дополнительные правила придумали не директриса и не учителя, а сами дети. Это не просто «не говори о призраках и прочих пережитках младенчества». Если ты девочка, с мальчиком общаться не можешь. Никак. Если заговоришь с парнем (и я это знаю, потому что лопухнулась на прошлой неделе — поздоровалась было с Алексом), он весь покраснеет, а его дружки тем временем будут ржать, свистеть и чмокать, будто «лижутся» («сосутся»). Потом девочки прямо тебя спросят, с этаким презрением — чего это ты с мальчиком болтаешь? Если заговоришь с парнем, привлечешь к себе слишком много внимания, а последнее, чего хочется в школе, — это его привлекать. Именно поэтому, если поднимешь руку в классе, чтобы ответить на вопрос, или по-настоящему хорошо выступишь на физре или еще на каком уроке, все надуются. Никому не нравится показуха.
Если вправду хочешь заняться чем-нибудь эдаким, помогает быть членом банды. В банде все канает. Эмма смогла сказать то, что сказала Дебилу, только потому, что вся ее шарага была в классе и ее поддерживала. Если ты в банде, можешь делать буквально что угодно — в разумных пределах. Единственное, чего стоит опасаться: тебя могут вышвырнуть из банды за то, что ты «чудила» (скажем, прическа у тебя не такая, как у остальных девчонок), «трепачка» (разговариваешь с мальчиками), «бегемотина» (носишь вещи из секонд-хэнда или штопаные-перештопанные), и т. д., и т. п. Если ты в банде и хочешь поговорить с парнем, посылаешь к нему кого-нибудь еще из банды. Никогда, ни за что нельзя приглашать парня на свиданку самой. Если миссия твоей подружки успешна и ты идешь лизаться, разговаривать с парнем все равно запрещается. Конечно, маловероятно, что это случится со мной. И однако же эти правила ставят меня в тупик.
Банда не называется бандой. Если ты в ней, ты «тусуешься» с «нашенскими». Поверить не могу, что Эмма пригласила меня в свою. Это только на время ланча — или навсегда? У меня неправильная юбка. Уши не проколоты. Дома нет телевизора (что показалось бы ребятам из моей школы настолько странным и отвратительным, что это уже — мой главный секрет). У меня нет блеска для губ. Как будто читая мои мысли, Эмма вынимает из кармана баночку блеска.
— Хочешь капельку? — спрашивает она.
Может, это трюк? В понедельник я видела, как одна девочка, Кали, предложила другой — Лиз — сэндвич из своей коробки.
— Хочешь? — сладко спросила она.
Как только Лиз протянула руку за сэндвичем. Кали убрала его подальше и вместе со своими подружками принялась хохотать, изображая отвращение.
— Что за жадина-бегемотина, — сказала Кали.
И с тех пор все зовут Лиз «жадиной» и «бегемотиной». Вдобавок она жирная, отчего не легче. Этих трюков надо остерегаться. Скорее всего, данная транзакция с Эммой совершенно безопасна, так как публика отсутствует, но я все равно должна быть осторожной. Интересно, попользовавшись чьим-нибудь блеском, станешь «бегемотиной» или «тухлятиной»? А если я откажусь — не буду ли «зазнавшейся» или «зажравшейся»?
