А то ведь реально аж не дышал. — Э, а почему кажется?
Она пожимает плечами:
— На всякий случай. Ну, мы же совсем недавно вместе. Мало друг друга знаем.
Мне, конечно, очень хочется поспорить, типа, можно вообще не быть вместе и любить, можно и не знать почти и любить. Но вовремя прикусываю язык. Да ладно, пусть! Ведь минуту назад я и на «кажется» не особо надеялся.
— Поцелуй меня, — прошу ее.
Женя хмыкает:
— На западном фронте без перемен. В любых ситуациях у тебя, Стас, одно: поцелуй меня.
Однако привстает на цыпочки и целует. Мягко, тягуче, сладко, и у меня срывает все клеммы, все тормоза. Впиваюсь в ее губы в ответ так, словно год ее не целовал, изголодался весь и оторваться не могу.
Потом Женя все-таки выскальзывает.
— Всё, Стас, пора работать, — сбивчиво дыша, шепчет она.
— Как прикажешь, хозяйка, — отвечаю ей, а у самого губы так и тянутся в улыбку.
— Даже так? — подхватывает она игриво. — Ну ты напросился! Сейчас тогда…
Вдруг на полуслове она замолкает и перестает улыбаться, глядя куда-то мимо меня.
Я оглядываюсь и вижу в дверях Влада. Тот стоит как столб на пороге спортзала и, открыв рот, таращится на нас в таком шоке, будто мы тут голые бегаем.
Хотя я тоже, конечно, застыл в первый миг.
Выругнувшись про себя, иду к нему. Ну, какого черта он сюда притащился, когда уроки уже два часа как закончились? Вообще-то я догадываюсь, зачем — из-за пейнтбола. Меня наверняка искал, чтобы вместе ехать. Вот и нашел.
— Чего тебе? — спрашиваю с наездом, чтобы скрыть конфуз.
Влад тупит пожестче моего. Обводит ошалевшим взглядом спортзал, останавливаясь на Женьке, на ее тележке, на ведре, потом только кое-как начинает реагировать.
— Стас, а ты чего тут делаешь? — спрашивает меня заторможенно.
— А на что похоже?
— На глюк… Это что, прикол какой-то? Вы что, тут реально… — хлопает глазами Влад. — Вы полы тут, что ли, моете?
— Я мою, — подает голос Женя, — а Стас меня охраняет от всяких непрошенных гостей.
— Охренеть, — бормочет он.
— Владик, так ты нам помогать пришел? Нет? Ну, вали тогда отсюда, — выталкиваю его в коридор и закрываю дверь.
Женя подходит ко мне.
— Думаешь, разболтает?
— Да пофиг, — пожимаю я плечами. Если совсем честно, то, конечно, не пофиг, я вон даже Соньке своей ничего не говорил, но что уж теперь…
***
На следующий день утром сидим в аудитории. Через пару минут начнется алгебра. Арсения где-то носит, и я, придвинув стул к Женькиной парте, втираю ей полушепотом, какая она офигительно красивая. Больше ни на кого не смотрю, хотя, конечно, еще с порога заметил, как наши на меня косятся. Влад, естественно, растрепал новость. Мне еще вчера Милош доложил.
И тут в класс заходит Шаманский со стаканом кофе.
Яна, которая теперь перекрасилась в шатенку, сразу подсаживается к нему.
После ссоры с моей Сонькой она все время трется рядом с ним. Ко мне так не липла, как теперь к нему клеится. Типа я не понимаю, для чего этот концерт. Мне досадить и Соньке. Только если мне глубоко пофиг, то Сонька, конечно, страдает.
И сейчас сидит с убитым видом, украдкой поглядывая на них. Ловлю ее взгляд и ободряюще подмигиваю. Но она даже улыбку выдавить не может. Хорошо хоть не плачет тут же в классе на радость Янке.
А Янка тем временем приобнимает Шамана, что-то ему нашептывает на ухо, хихикает. А потом — нечаянно или специально — не знаю, смахивает стакан с кофе на пол.
— Блин, Яна… что делать? — подскакивает Шаманский. — Сейчас же Арсений разорется…
— Не волнуйся, Алекс, у нас же в классе есть поломойка и помощник поломойки. Они сейчас всё быстренько уберут. Да, Стасик?
В классе сразу повисает гробовое молчание. А у меня будто вся кровь за секунду вскипела и прилила к голове.
Влад, заерзав, шипит на нее: «Ты чо, блин? Ты совсем, что ли?».
Только Сонька не понимает, о чем речь. Поворачивается ко мне:
— Стас, про что она? Какая поломойка? — спрашивает недоуменно. Ничего не отвечаю. Потом с ней поговорю.
Но эта дура и тут лезет:
— Да, Сонечка, — язвительно тянет Яна, — представь себе, подружка твоего драгоценного брата моет полы у нас в школе. И твой Стас вместе с ней. Днище…
Смотрю на Янку, и аж виски разрывает. Повезло же ей, что она не пацан…
Но кое-как беру себя в руки.
— Ашихмина, ты всё никак не уймешься? — бросаю ей с усмешкой. — Ну, реально, отлипни уже от меня. Гордость какая-никакая должна быть, не?
— Гордость? Ты еще будешь что-то говорить про гордость?! — взвивается Янка, мгновенно став пунцовой. — Ты со своей поломойкой драишь полы…
— И дальше что? — спрашиваю ее, состроив непрошибаемую мину. — Почему тебя-то это так сильно волнует? Тебе какое дело?
— Мне? — истерично и неестественно хохотнув, Янка восклицает: — Да никакого, Смолин. Ни-ка-ко-го.
— Оно и видно, — мерзко ухмыляюсь я. — Если мне на тебя пофиг, Ашихмина, то я к тебе и не лезу. Да я вообще тебя не замечаю, есть ты или нет. А ты лезешь и лезешь. Как возвратный тиф. Я уже не знаю, как тебя отогнать.
В какой-то момент мне кажется, что Янка сейчас на меня кинется, как разъяренная кошка, но тут вбегает Арсений, и в следующую секунду звенит звонок.
Всю алгебру чувствую на себе взгляды. Особенно Янкин — ненавидящий и Сонькин — обескураженный.
А к концу урока от Ашихминой прилетает сообщение: «Смолин, тебе конец».
70. Стас
После алгебры идем с Женей на инглиш в молчании. Точнее, это я молчу — думаю над последним сообщением Янки. Даже не так — не думаю, наоборот, от этой мысли отмахиваюсь. Понимаю же: ну что эта дура может мне сделать? Брательника своего подбить, чтобы тот со мной разобрался? Это вообще ерунда. Слить Сонькину выходку? Растрепать всем, что она сделала Жениной матери? Вот это уже серьезно, да только Янка и сама там тоже выступила. А собой рисковать Ашихмина не станет.
Да, наверное, она просто от злости сотрясает воздух. Я бы вообще не заморачивался, но на душе отчего-то погано. Такое странное, невнятное ощущение чего-то плохого.
В принципе, я во весь этот бред с предчувствиями не верю, даже относиться к такому серьезно не могу, и себе говорю: не сходи с ума. Но, блин, где-то внутри, за грудиной, реально ведь скребет. Так бывает, когда точно знаешь, что вот-вот грянет какой-то лютый звездец.
И тут Женя выдает:
— А ты,
