– Конечно, серьезно. Я по-другому и не умею!
И Савичев повел Прохорова в дом.
А Наталья и Мурзин ходили по окрестностям, ища Сурикова. Наталья плакала, озиралась.
– Да что ж такое... Надо все село поднять, в милицию заявить.
– В милицию не обязательно, а людей поднять надо бы, – сказал Мурзин, задирая голову и осматривая ветви дерева, под которым они остановились. И увидел.
– Вот он!
Наталья посмотрела: что-то неясное темнеется неподвижно в гуще ветвей. Она ахнула и села на землю.
– Уже! Повесился!
Мурзин вгляделся:
– Ты что? С чего ты взяла? Как же он повесился, если не висит? Василий! Вася! Это ты?
– Не отвечает... Всё... Господи... – Наталья даже не могла плакать, задохнулась от горя. Мурзин поднял ветку и бросил вверх:
– Василий!
Суриков, в очередной раз задремавший, проснулся, посмотрел вниз и прошептал:
– Ага... Примчалась.
А Наталья взялась причитать:
– Да и что же я наделала... Зачем я ему это сказала... Вася!..
– Чего орешь? – спросил Суриков.
– Жив! – Наталья вскочила, и тут же горе ее сменилось гневом. – Совсем уже ополоумел? Дома дети плачут, я бегаю, как собака, по всем кустам, а он разлегся там... Ой!
Она вскрикнула, потому что Василий пошевелился и соскользнула веревка с петлей, Василий подтянул ее назад, но Наталья успела увидеть.
– Ты что задумал? Василий, не смей! Вася, ты бы слез, поговорили бы! Пойдем домой! Поужинаем, налью тебе, если хочешь.
Суриков сглотнул слюну и мужественно ответил:
– Не купишь! Раньше надо было думать!
Наталья попробовала строгостью:
– Василий! Если ты это сделаешь, я тебе никогда не прощу!
– А я и не надеюсь. Ты вообще радоваться должна. Ты же сказала, чтоб я сдох. Вот и сдохну.
– Я вот сейчас детей приведу, посмотрим, как ты при них это сделаешь. Неужели совести хватит?
– Веди. Только не успеешь. Придут, а папка уже... – Суриков невольно всхлипнул.
Наталья испугалась:
– Вася, ну что ты, ей-богу! Я же в шутку, а ты...
– Шутки кончились!
– Ты бы в самом деле, Василий... – вступил по-дружески Мурзин. – Ты бы по-другому как-то...
– По-другому вы не понимаете! Вы меня все за человека не считаете – ладно, буду не человек, а труп. Скажут: сдох Суриков, туда ему и дорога!
– Ты не прав! – возразил Мурзин. – Тебя все уважают. Любят. Вот увидишь, на похороны всё село сбежится... То есть... То есть наоборот, если хочешь, всех созову и увидишь, как к тебе относятся!
– Ага, созовешь. Целый день нет человека, никто даже не почесался! Вешайся, Вася, на здоровье!
Наталья шепнула Мурзину:
– Что же делать-то? Может, начальство позвать?
– Зачем? – так же шепотом спросил Мурзин.
– Ну, пусть пообещают ему что-нибудь. Зарплату повысить или не знаю...
– Наталья, человек о смерти думает, а ты – зарплата... Тут психологический подход нужен. Я видел по телевизору: стоит человек на карнизе на десятом этаже, а его специалист уговаривает.
– Уговорил?
– Не помню. А специалист у нас есть как раз, Нестеров.
– Да что-то не очень он специалист. Его уже и не принимают за экстрасенса, он уже как свой, а своих мы не очень уважаем, сам знаешь.
– Других нет.
– Тоже правда, – согласилась Наталья. – Позвал бы, а?
– Лучше ты сходи. А то останешься, начнете собачиться опять, он не выдержит и... Иди, а я его пока отвлеку. Наталья не решалась:
– Боюсь. Уйду, а он возьмет и это самое.
– Не бойся. Он для кого вешается?
– Как это – для кого?
– Ну не для себя же! – уверенно сказал Мурзин. – Нет дураков с собой кончать просто так. Он из-за тебя вешается. Значит, без тебя ему будет неинтересно. Так что иди спокойно.
Наталья крикнула вверх:
– Вася, я скоро! Слышишь? Ничего не делай, жди меня!
– Можешь не торопиться. А куда это ты? Я сказал: детей не вздумай приводить!
– Я и не собираюсь. Я так... Я корову подоить, она недоенная же... Я скоро!
Она ушла, оглядываясь, а Мурзин того и ждал:
– Вася, слез бы, – сказал он. – Она напугалась уже, с нее хватит. У меня с собой есть! – он вытащил и показал бутылку. Глаза Сурикова загорелись так, что это было видно даже сквозь густую листву. Но он оставался тверд.
– Не слезу!.. Давай я тебе веревку спущу, а ты прицепишь.
– Разобьется еще.
– Ну, тогда лезь ко мне. Кошки сбросить?
– Давай.
– Только учти: выпьем – и полезешь назад. И чтобы никаких уговоров. Я решил твердо! Вино магазинное, что ли?
– Обижаешь, домашнее!
14
– Обижаешь, домашнее! – ответил на аналогичный вопрос Прохорова Савичев, наливая в стакан.
– Я за рулем, – отказался Прохоров.
Савичев мгновенно обиделся:
– Тогда и разговора не будет.
– Ладно, если немного...
Они выпили, и Савичев начал излагать:
– Проблема в чем? Я бы продал. Но мне, честно тебе говорю, совестно. Я недавно задумался и понял, что всё это ничего не стоит. Люди живут в городах... В красивых квартирах... Проспекты, магазины... А тут что? Грязь и навоз. Продавать стыдно, понимаешь? То есть задешево не хочу, а задорого совесть не велит.
– Хато тут – хахота! – сказал Прохоров, вгрызаясь в огурец.
– Чего?
– Зато тут – красота!
– Тут?! – удивился Савичев. – Докажи!
– Чего тебе доказать?
– Красоту.
Прохоров озадачился. Плеснул еще немного в стакан.
– Ладно, попробую...
Нина в это время пришла к Нестерову. Ей было неловко, что так получилось: человек собирался всего лишь попрощаться, а она говорила с ним так, будто... ну, будто какие-то у нее к нему претензии, а какие у нее к нему претензии, у нее к нему ничего нет.
– Спасибо, что зашла, – сказал Нестеров. – Ты поняла правильно, я не только попрощаться хотел.
– Этого я как раз не поняла.
– Да поняла, Нина, поняла. Так вот. Я не только попрощаться хотел. Я хотел....
Но Нестеров не успел сказать, что он хотел: вбежала Наталья.
