казались неестественно яркими. Он смотрел прямо на Люс. Потом сказал, впрочем довольно миролюбиво:
– Почему ты живешь здесь, Люс Марина?
– Куда же еще мне идти? – спросила она почти насмешливо.
– К своему отцу.
– Да, именно так обычно и поступают женщины…
– Пойми, он в отчаянии, он унижен; ты нужна ему.
– А вам – нет.
– Неправда, нам ты нужна! – с отчаянием проговорила Вера. – Илия, неужели ты тоже с ума сошел? Ты что, пытаешься выгнать ее отсюда?
– Это все из-за нее… Если бы она сюда не явилась, Лев… Это ее вина!.. – Илия больше не в силах был справляться со своими чувствами, голос его звенел, широко раскрытые глаза сверкали. – Это ее вина!
– Что ты такое говоришь? – прошептала Вера, и Южный Ветер закричала яростно:
– Нет! Ничего подобного!
Люс молчала.
Илия, весь дрожа, закрыл руками лицо. Долгое время никто не проронил ни слова.
– Простите, – сказал он наконец, поднимая голову. Глаза его были сухими и блестящими, рот странно кривился, он с трудом выговаривал слова. – Прости меня, Люс Марина. Я сам себя не помнил, нес какой-то бред… Ты пришла к нам, и мы, конечно же, тебе рады. Просто я… я, видимо, очень устал. Я все пытался понять, как следует поступить, как действовать правильно… А это так трудно – понять, что правильно…
Все три женщины хранили молчание.
– Говорят, я иду на компромиссы… Да, я иду на компромиссы, а что еще мне остается делать? И снова возникают разговоры: Илия предает наши идеалы, продает нас Маркесу, навечно привязывает нас к Столице, мы теряем все, за что боролись. Но чего же вы хотите? Еще смертей? Или новой конфронтации? Хотите видеть, как Народ Мира снова пойдет под пули? Как наших людей будут бить, убивать… и снова люди будут гибнуть… а мы, которые… которые верили в мир, в ненасилие…
– Никто ничего подобного о тебе не говорит, Илия, – медленно проговорила Вера.
– Нам нельзя торопиться. Нужно быть благоразумными. Ведь невозможно сделать все сразу. Мы не должны действовать второпях, используя насилие. Конечно, это нелегко… это очень трудно!
– Да, – подтвердила Вера, – это трудно.
«Мы собрались со всего света, – рассказывал старик. – Из больших городов и совсем крохотных деревень. Люди приходили отовсюду. В начале Похода, в Москве, в нем участвовало четыре тысячи, а у западных границ страны под названием Россия – уже семь тысяч. Они прошли через всю Европу, и каждый день сотни и сотни людей присоединялись к участникам Похода – семьями и поодиночке, молодые и старые. Они приходили пешком из близлежащих селений, они приезжали издалека, из-за морей и океанов, из Индии, из Африки. Все старались принести с собой хоть что-нибудь – прежде всего нужна была еда и деньги, чтобы покупать еду, ибо такому большому количеству людей еды все время не хватало. Жители городов выстраивались вдоль дорог, чтобы посмотреть, как идут участники Похода, и порой дети подбегали к ним и дарили еду и драгоценные монетки. Множество солдат из армий великих держав тоже стояли вдоль дорог и как могли защищали участников Похода, а также следили за тем, чтобы те не нанесли вреда полям, деревьям и постройкам, ведь людей собралось такое множество. Участники Похода пели, и иногда солдаты пели с ними вместе, а порой бросали свое оружие и ночью, в темноте убегали и присоединялись к Походу. Люди все шли и шли. Когда по ночам они разбивали лагерь, то казалось, будто целый огромный город вдруг вырастал в чистом поле. Люди все шли, и шли, и шли – по полям Франции, по полям Германии, по высоким горам Испании, неделями, месяцами, и пели песни Мира. И вот наконец они добрались до берега моря – десять тысяч самых сильных. Здесь суша кончалась, здесь был город Лиссабон, где им были обещаны корабли. И корабли действительно оказались в гавани.
Таков был Великий Поход. Но путешествие этих людей еще не закончилось, нет! Они сели на корабли, чтобы плыть к Свободной Земле, где, как они надеялись, их будут радостно встречать, однако участников Похода теперь оказалось чересчур много. На кораблях могло уплыть не более двух тысяч, а их, как я уже говорил, было целых десять тысяч, и толпа на берегу все росла. Как же они поступили? Они стали делать раскладные кровати, они набивались по десять человек в каюту, рассчитанную на двоих, и капитаны этих больших кораблей сказали: остановитесь, нельзя перегружать суда, к тому же у нас не хватит запасов воды, ведь плавание предстоит долгое. И поскольку все сесть на корабли не могли, люди начали покупать лодки, рыбачьи баркасы, яхты; и знатные богатые владельцы собственных яхт часто сами приходили к ним и говорили: „Возьмите мое судно, я могу отвезти пятьдесят человек на Свободную Землю“. И часто приплывали рыбаки из одного города, который назывался Англия, и предлагали: „Вот мой баркас, я могу отвезти пятьдесят человек“. Кое-кто боялся плыть на маленьких суденышках через такое громадное море; кое-кто решил вернуться домой. Но все время приходили новые и новые люди, желавшие присоединиться к участникам Похода, и число их росло. И вот наконец все суда вышли из гавани Лиссабона, играла музыка, на ветру развевались ленты и флаги, и люди – на больших кораблях и на маленьких, на лодках и на рыбачьих баркасах – пели.
Но в открытом море суда не могли держаться вместе. Большие корабли шли быстро, маленькие – медленно. Через восемь дней большие корабли уже приплыли в город Монтраль, в страну Кан-Америку. Потом стали приплывать и другие суда, их караван растянулся по всему океану, некоторые приплыли на несколько дней позже, некоторые – на несколько недель. Мои родители были на одном из маленьких судов, на красивой белой яхте под названием „Анита“, которую одна благородная дама одолжила участникам Похода, чтобы люди смогли переправиться через океан на Свободную Землю. На этой яхте плыли сорок человек. Моя мать рассказывала, какие это были хорошие деньки. Погода стояла прекрасная, люди сидели на палубе, грелись на солнышке и строили планы, как создадут Столицу Мира на той земле, которую им обещали, – в одной горной долине на севере Кан-Америки.
Но когда они приплыли в Монтраль, их встретили люди с ружьями, арестовали и посадили в тюрьму; в тюрьмах оказались и все остальные участники Похода, в том числе и с больших кораблей.
Правительство Кан-Америки заявило, что их, к сожалению, оказалось слишком много, не две тысячи, как здесь рассчитывали, а целых десять, и в стране не найдется места для стольких людей.
