на те маленькие картофелины – таким же чистым и твердым, с решительными голубыми глазами на круглом лице. Голос его оказался неожиданно низким, но звучал очень мягко. Илия сел, смахнул со стола крошки и заговорил, обращаясь главным образом к Вере.
– Все идет хорошо, – сообщил он ей. – Все в порядке.
Вера вообще теперь говорила мало. Левая сторона ее лица, по которой ударили ногой или дубинкой, все еще была опухшей, с заметными до сих пор синяками и ссадинами, однако она поворачивалась к собеседнику именно этой стороной, чтобы хоть что-то расслышать: в правом ухе у нее лопнула барабанная перепонка. Вера сидела, не выпуская из рук веретено, и кивала в такт словам Илии. Люс к нему не очень-то прислушивалась. Андре давно уже все рассказал им: заложники освобождены; условия сотрудничества со Столицей согласованы, обещан более справедливый обмен продуктов, производимых Шанти-тауном, на запчасти и рыбу; теперь обсуждается некий план совместного поселения в Южной долине – сперва столичные отряды расчистят участки и подготовят землю, а потом переехавшие туда добровольцы из Шанти станут эту землю возделывать.
– А как же северная колония? – тихим слабым голосом спросила Вера.
Илия опустил голову и погрузился в изучение собственных ладоней. Потом наконец проговорил:
– Это была мечта, сон.
– А может, и все случившееся было сном, Илия?
Голос Веры изменился; Люс отставила в сторону кастрюли и прислушалась.
– Нет, конечно нет! – воскликнул он. – Но мы хотели слишком многого и слишком скоро… да, слишком скоро. И нам не следовало делать такую ставку на Поход, это ведь был акт открытого неповиновения…
– А что, скрытое неповиновение было бы лучше?
– Нет. Но конфронтация – путь ошибочный. Сотрудничество, совместные переговоры… разъяснения, аргументация… разумные доводы… Я говорил Льву… Все время я пытался ему доказать…
Люс заметила слезы в голубых глазах Илии. Она тихонько сунула кастрюли и миски в кухонный шкаф и присела у очага.
– Советник Маркес – человек, в общем, разумный. Если бы тогда он был во главе Совета… – Илия не договорил.
Вера молчала.
– Андре говорил, что ты главным образом общаешься теперь именно с Маркесом, – сказала Люс. – Так теперь он возглавляет Совет?
– Да.
– А мой отец в тюрьме?
– Под домашним арестом, как они выражаются, – ответил Илия, страшно смущенный.
Люс молча кивнула, но Вера смотрела на них во все глаза.
– Дон Луис? Так он жив? А я думала… Он арестован? За что же?
Илия еще больше смутился, просто больно было на него смотреть. Вере ответила Люс:
– За то, что он убил Эрмана Макмилана.
Вера изумленно вскинула брови, чувствуя, как в висках, особенно в том, опухшем, израненном, болезненно пульсирует кровь.
– Я сама этого не видела, – продолжала Люс сухо и спокойно. – Мы с Южным Ветром стояли далеко, в задних рядах. Зато Андре был впереди, вместе со Львом и Илией, и все видел. Он и рассказал мне. Это случилось сразу после того, как Макмилан застрелил Льва; когда наши еще не поняли, что происходит, а люди Макмилана как раз начали стрелять по толпе. Мой отец выхватил у одного из гвардейцев ружье и ударил Макмилана прикладом. Во всяком случае, по словам Андре, из ружья отец не стрелял. Я думаю, потом трудно было определить, отчего именно умер Макмилан, ведь люди метались туда-сюда прямо по телам, но Андре считает, что тот удар и прикончил Макмилана. Так или иначе, он был мертв, когда они туда вернулись.
– Я тоже это видел, – с трудом выговорил Илия своим густым басом. – Это было… Я думаю, именно его удар… удержал тех людей из Столицы, и они перестали стрелять, они были сбиты с толку…
– Никакого приказа отдать так и не успели, – сказала Люс, – и участники Похода первыми бросились в атаку. Андре думает, что если бы мой отец не ударил Макмилана, то никакого сражения бы не получилось: столичные просто стреляли бы, а шантийцы бежали бы от них.
– И мы не предали бы свои идеалы, – сказала Южный Ветер ясно и твердо. – Если бы наши не набросились на столичных первыми, те, возможно, вообще больше не стали бы стрелять. Ведь они стреляли в целях самообороны.
– И тогда был бы убит только один Лев? – так же громко и ясно спросила Люс. – Нет, Южный Ветер, Эрман Макмилан непременно отдал бы приказ стрелять! Он, собственно, уже его отдал. Если бы участники Похода бросились бежать раньше, да, тогда, возможно, убито было бы меньше людей. И не погиб бы ни один из столичных. Но Лев-то все равно был бы мертв. А Макмилан был бы жив.
Илия смотрел на нее, и в его глазах она увидела то, чего никогда не замечала прежде; она не могла бы точно определить это чувство – возможно, ненависть или даже страх.
– Почему он сделал это? – прошелестел сухой, исполненный боли и сожаления шепот Веры.
– Не знаю! – воскликнула Люс. Она испытывала несказанное облегчение: наконец-то она высказала все вслух, перестала таить свои чувства в себе и твердить, что все в порядке. Она чуть не рассмеялась. – Разве я способна понять, что и почему делает мой отец, что он думает, что он вообще такое? Может быть, он сошел с ума? Именно это старый Маркес сообщил Андре на прошлой неделе. Я знаю твердо: окажись я тогда на его месте, я бы тоже непременно убила Макмилана. Но это вовсе не объясняет, почему так поступил он. У меня этому нет объяснения. Самое простое – сказать, что он сошел с ума. Видишь, Южный Ветер, вот тут-то и кроется ваша общая ошибка. Вы себя считаете кругом правыми, вы уверены, что насилием ничего не добьешься, что, убивая, ничего не завоюешь – только порой это «ничего» и есть то, что людям нужно. Смерти им нужно. И они ее получают.
Воцарилась полная тишина.
– Советник Фалько просто понимал, сколь безумен поступок Макмилана, – начал было Илия, – и хотел предупредить, предотвратить…
– Нет, – оборвала его Люс, – не хотел. Он вовсе не пытался предотвратить стрельбу или ненужные жертвы, и он отнюдь не был вашим сторонником. Неужели вам в голову ничего больше не приходит, сеньор Илия, кроме ваших «разумных доводов»? Вам непременно нужна «обоснованная причина»? Ну так вот, мой отец убил Макмилана по той же самой «причине», по которой Лев стоял перед этими вооруженными людьми и открыто презирал их, и был за это убит… Потому что он был настоящим мужчиной, и настоящие мужчины ведут себя именно так. А «причины» и «доводы» отыскиваются потом.
Илия стиснул руки; лицо его настолько побледнело, что светлые голубые глаза
