силам… (Меншикову.) Ступай… Заходи всеми конными полками со стороны Полтавы в тыл… Бейся, не щадя живота…
Меншиков. Будет сделано… Трубачи! (Уходит.)
Вбегает Поспелов.
Поспелов. Король с пешими полками идет в прорыв рогаток на редуты… Нужна подмога…
Петр (швыряет трубку, вынимает шпагу, сходит с пригорка). Сыны России, сей час должен решить судьбу отечества. Не помышляйте, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество… Порадейте, товарищи. Отечество вас не забудет…
Федька (из строя). Порадеем, Петр Алексеевич. Не выдавали и теперь не выдадим.
Петр. Не отдадим редутов. Вперед!
Трубы. Крики «ура». Петр с солдатами уходит в бой. Шум боя. Входит раненый Шереметев.
Шереметев. Люди! Кто здесь живой? Солдаты… Бегите ж… Удержите государя… Берите под уздцы его коня… (Садится на разбитый лафет.) Корпии мне, корпии…15
Подбегают санитары.
Рви кафтан, прикладывай… Солдаты! (Встает.) Выручайте Петра Алексеевича, – на нем кафтан прострелен и шляпа сбита, рубится как простой солдат… За мной… (Уходит.) Шум боя. Поспелов и Федька ведут пленных генералов.
Федька. Идите расторопнее, дьяволы криворылые, к палатке идите, по-русски вам говорят.
Поспелов. Ты с ними человечнее говори, – чай, прославленные во всем свете генералы.
Федька. Человечнее! А наших они сколько по-клали…
Ягужинский (с поднятой шпагой). Победа! Победа! Шведы бегут! Король бежит! Победа!..
Преображенец вносит знамена.
Преображенец. Куда знамена класть? Сюда, что ли?
Трубы. Крики. Входят Петр и Шереметев.
Петр (солдатам). Победа! Победа! Воины России… Сыны отечества… Чады мои возлюбленные… Без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, любя отечество, не щадили живота своего и на тысячи смертей устремлялись безбоязненно. Воины России, храбрые ваши дела никогда не забудут потомки!
Крики, трубы. Входит Меншиков, разгоряченный, с обвязанной головой.
Меншиков. Виктория, виктория! Армии шведской более нет. Порублена! Сволочи, упустили короля. Король ушел за реку…
Петр. Черт с ним, догоним… Победа, победа, Данилыч! Вот они, превеликие в свете, прославленные генералы: граф Реншельд, граф Пипер, принц Вюртембергский, генерал Шлиппенбах, генерал Гамильтон… Плакать будете завтра, нынче празднуем викторию. Данилыч, отдай им шпаги. Зови в шатер… Трубачи, труби победу!.. (Выхватывает у трубача трубу, трубит.)
Картина шестая
Палаты Буйносова в Москве. Сидит Мишка в нарядном европейском платье. Около него – Авдотья. У дверей – Абдурахман.
Авдотья. Какой ты стал щепетный,16 будто стал длиннее, поджарый стал.
Мишка (зевает). Зёр шмуциг хир, ин Москау.[34]
Авдотья. Чего, сынок?
Мишка. Скука, грязища у вас в Москве. Тараканы в щелях, хоть бы вы на стенку зеркало, что ли, повесили.
Авдотья. Да ты отдохнул ли с дороги-то, сокол ясный? Сколько же ты ехал от Амстердама-то? Чай, месяц, а то и более?
Мишка. Зехс вохен.
Авдотья. Чего?
Мишка. Фу ты, ну, зехс вохен… Шесть недель. Ну, разучился я по-вашему – русиш шпрехен. (Абдурахману.) Не скаль зубы, дурак.
Авдотья. Вот и сестры твои, Антонида с Ольгой, тоже все по-заграничному стараются, да чего-то плохо выходит, язык у них, что ли, не повинуется.
Мишка. Где им, кобылам московским. В Ганновере с неделю отдыхал в трактире да в Берлине отдыхал.
Авдотья. В трактире?
Мишка. Ку, а где же еще!.. Там любой трактир почище ваших палат. Всякие фрейлены, в чепчиках, – бите, бите, такие любезные, и тебе нальют и тебя уложат.
Авдотья. Кто же это – фрейлены, Миша?
Мишка. Ну, девки ихние. (Зевает.)
Авдотья. Миша, чадо родное, да ты там не спутался ли с кем?
Мишка. Этого я еще не понимаю, мамаша.
Абдурахман ухмыляется.
Абдурахман, по затылку наложу…
Авдотья. А у нас такая жизнь стала тяжелая, Миша. Ни тишины, ни покою. Люди стали как бешеные. Где это видано, чтобы русский человек торопился? Да столько бы работал… К антихристу торопимся, – все это говорят.
Мишка. Пустое… Просто оттого, что варвары.
Авдотья. Варвары, варвары, Миша… Опять приказано святки17 справлять в Москве… На пяти тысячах подвод всем Питербурхом сюда приехали. Святки! С одного конца по Москве царь ездит с машкерами,18 с другого царевич ездит – пьяный. И такая эта потеха происходит трудная – многие приуготовляются, как бы к смерти, особливо знатные персоны… В прошлые святки князя Лыкова напоили и давай протаскивать сквозь стул, а ведь князь какой тучный… На князе Гагарине оборвали платье и сажали его, Миша, в лукошко с сырыми яйцами… А князя Коркодинова надували кузнечным мехом.
Мишка. Как это – мехом надували?
Авдотья. Обыкновенно, – бедный, вот так раздулся – едва отходили. Нынче – еще страшнее ожидаем – будут эти шалости…
Мишка. Вот бы посмотреть, Абдурахман!
Вбегают Антонида и Ольга.
Ольга. Мишка, а мы тебя еще толком и не видали… Ну, как мы против заграничных мамзелей?
Антонида. Вровень или чересчур?
Мишка (оглядывая). Ну нет, вам до них далеко еще.
Ольга. То есть как это нам еще далеко?
Антонида. Свои – так уж надо хаять.
Мишка. Платья наверчены на вас без толку, ногами стучите. Да и жирны чересчур.
Ольга. Что ты… Нас по четыре девки засупонивают, дышать нечем.
Антонида. У нас полнота легкая, приятная, мы девы здоровые. Да ну его, Ольга.
Ольга. Миша, что ж там носят?
Мишка. Днем одно, вечером – другое. А вы с утра в робы со шлепами выкатились, – эх, варварки!..
Ольга. Ну, это у нас – ошибка. Говорят, в Париже полосатые юбки стали носить?
Антонида. Нижние.
Мишка. У француженок нижних юбок не видал.
Авдотья. Замолчите, бесстыдницы, – боярышни вы али из Лоскутного ряда шлюшки?
Ольга. Миша, значит, вот ко мне подходит кавалер, – о чем я, дева, начинаю разговор?
Антонида. Сразу ли надо говорить про любовь, про амур?
Мишка. Амур, амур, – вам и верно в Лоскутном ряду трясти подолами.
Ольга. Тогда – про что же, господи?
Абдурахман (у двери). Начинай говорить, что в книге прочитала, какую музыку слушала, какую комедию в театре видела… Красиво надо говорить, умно.
Ольга. Тебя спрашивают?!
Антонида. Калмыцкая морда, пошел вон!
Мишка. Не уходи, Абдурахман, стой у притолоки.
Авдотья. Замуж, замуж им надо, – перезревают, с ума сходят…
Входит Буйносов.
Буйносов. Авдотья! Мать! Сколько у нас висело коровьих кож в подклети?
Авдотья. Шестьдесят семь кож коровьих, сама считала.
Буйносов. Вот! А он что плетет… Оська!
В дверях показывается приказчик.
В продажной росписи он шестьдесят две только проставил. Куда делось пять кож? Кто украл? То-то – поищу… У крыльца босиком на морозе настоишься, вор, покуда не найдешь… Шиш, бродяга. Пошел
