– Все будет хорошо, – говорит он и улыбается так ободряюще, что тьма замолкает.
– Надо же… – тварь тоже удивлена, хотя ее удивление – слабое эхо истинных эмоций. – И на что ты надеешься?
На то, что мир все-таки не сойдет с ума.
И люди останутся людьми.
Туман хватается за ноги Эля, и маншул рычит. Глаз его вспыхивает алым. Он мечется, завывая, но не смея переступить огненную границу, и в конце концов, садится, чтобы отозваться протяжным, вовсе не кошачьим воем.
Мне жаль.
Мне действительно жаль. И наверное, можно было как-то иначе… мы ведь думали. Все думали, что можно как-то иначе… только ничего не придумали.
– Продолжай, – пальцы твари касаются шеи. Они холодные и ощущаются склизкими, хотя этого быть не должно. Главное, прикосновение это вызывает приступ дурноты, но я справляюсь.
Вторая часть заклятья проще первой.
Короче.
Но я все равно сражаюсь со словами. С каждым. Я знала, что произойдет, когда будет произнесено последнее.
Невидимая рука сдавила горло.
А за спиной ожила тьма. Теперь она смеялась, говорила, что я проиграю, что мы все проиграем, что… неужели мы и вправду надеемся?
Демон и тот молчит.
Запинка.
И хрупкое заклинание едва не рушится, но у меня выходит удержать его на краю. Я делаю вдох. А тварь пересекает границу. Она смотрит на Эля. А тот просто стоит. И маншул рыдает. Он нежить, он не способен плакать, в отличие от меня. Но его вой сопровождает слезы, которые текут по моим щекам.
Вдох.
И темный клинок, острие которого упирается в шею.
– Я сам, – говорит тот, кто смотрит на моего отца. – Я сам…
Он очень острый, этот клинок, сделанный из черного камня, украшенный рунами, прикормленный кровью. Он помнит много рук и множество заклятий.
Он знает, что будет.
Как знаю я.
Одно движение, всего одно движение, и маншул замолкает. А огонь вспыхивает ярче. Кровь черная настолько, что кажется ненастоящей.
– Ты… – тварь понимает…
Она умная, эта тварь.
И быстрая.
Но не настолько. Последнее слово падает, замыкая обряд. И пламя взлетает до самого до потолка. Оно гудит. И в гудении его мне слышится смех, от которого подламываются колени. Я падаю, зажимая уши руками, и чувствую, как по шее ползет кровь.
Она холодная.
И мне холодно.
И маншул жмется ко мне, сотрясаясь всем телом. А на плечи ложатся теплые ладони, говоря:
– Не смотри. Не надо.
Он прав, мой муж, к которому вернулось его собственное обличье, не стоит смотреть на демонов. Но и не смотреть не выходит. Он огромен.
Ужасен настолько, насколько может быть ужасно порождение иного мира. И ткань нашего трещит, не способная выдержать этого присутствия.
Я знаю, что вспыхивает, осыпаясь пеплом, череп. А следом стремительно истлевает рука. Превращаются в прах крысы, собравшиеся в подвале.
И не только они.
Сила демона не удерживается в очерченных кругах, она выплескивается на город, пробегает по нему и возвращается, словно морской прибой, захватив при том оставленные оторванные частицы.
И то, чему не сужедно было жить изначально, становится мертво.
…грызлы.
И варххи, что скрывались в подземелье. Крупный улей жужелов, почти пробившийся наружу. Пара упырей. Несчастный волколак, наконец, заткнувшийся. Нежитники. И смертоносица, что уже не первый год таилась в подвале старого трактира. Она не пила по-многу, беря по капле жизни у каждого постояльца, награждая их кошмарами и слабостью, но…
Сила добралась и до границы кладбища. Показалось, сейчас сметет, но нет, за оградой возникла сплетенная из тумана фигура, до боли знакомая фигура, и протянула демону цветок.
Губы Юси шелохнулись.
– Уходи, – сказала она, и лепестки вечно живых лилий утонули в тумане. А цветы истаяли.
– Уходи, – повторили мертвые, вставая за спиной той, что хранила покой их. И вместе их оказалось куда больше, чем виделось демону.
Он не испугался.
Нет.
Демоны не ведают страха. Но им знакомо уважение. И он, огромный, семирогий, склонился перед той, кто тоже пока еще не была богом…
…зазвенела малина, зашелестел эльфийский сиротка.
А демон обернулся.
Теперь он смотрел на нас. И я понимала, что сделка наша ничего-то для него нынешнего не значила. Он вновь был целым и…
…шелест листвы сделался громче. В нем утонул крик твари, которая жила… так долго жила… в бессмертии плоти есть свои недостатки, оказывается.
Я сглотнула.
И отшатнулась бы, если бы не Эль, что стоял за спиной.
– Моя, – сказал демон и протянул руку.
– Нет.
– Моя кровь, – уточнил он.
– Моя жена.
– Убью.
– Пускай, – Эль задвинул меня за спину. – Был договор. Ты получил свое. Ты получил больше, чем хотел. А теперь уходи.
Кровь догорала.
И мир готов был восстановить границу. Демон не мог не чувствовать, сколь неустойчив он стал. А потому просто протянул руку ко мне. И я поняла, что все-таки умру… жаль… я и вправду надеялась, что ему хватит.
– Уходи, – повторил Эль.
И заурчал маншул, поднимаясь с пола. Он отряхнулся, пытаясь избавиться от искр огня, что поползли по шкуре его.
– Уходи, – тихо произнесла я, добавив: – Пожалуйста…
И звон за окном стал невыносим. Одно дерево, пусть десять раз эльфийское, не может так звенеть, будто… будто не одно, а роща…
И я, заглянув в огненные очи, увидела их.
Огромные дерева с корой серебряной, будто из застывшего металла, поднимались до самых до небес, возможно, что и держали эти самые небеса на кронах своих. Они сплетались воедино, они и были единым, чем-то невыразимо далеким от понимания.
Опасным.
И демон отступил. Губы его растянулись в зловещей улыбке. Голова склонилась. А из ноздрей вырвались клубы зеленого дыма.
– Дар, – сказал он. – Кровь за кровь.
– Благодарю, – я стянула с пальца кольцо и подала. – Возьми. Здесь тоже твоя… твое… ты.
Металл вспыхнул на ладони, и я стиснула зубы, чтобы не закричать от боли. А демон засмеялся, и смех его, сплетаясь со звоном медной листвы, заставил нас рухнуть на колени.
А потом…
Потом все просто прекратилось.
