Поняв всю степень своего попадания, он закрылся от нее, проявил выдержку и силу воли, боясь оскорбить ее любовь даже намеком на возможность отношений с кем-то другим, кроме Ивана – с ним, например. Боялся решительного отказа – своего рода трусость, он осознавал это. Тут рулило понятие кота Шредингера: пока не выяснил что-то окончательно, варианты еще есть. Но и оставить ее вот так – в чужой квартире, он уже не мог. Тем более – с Анечкой. В груди что-то болезненно сжалось, потому что у него могла быть дочка, похожая на него – крохотная и милая, пахнущая своей мамой. Или мама – ею? У них был один на двоих запах – теплый и уютный. Так пах свой дом, семья…
Размышления Николая прервал стук в дверь. За ней стоял Соловьев и хмуро смотрел на него.
- Войду?
- Зайди. Тоже не спится? Почти два ночи…
- Скажи – зачем ты целовал ее? Не мог просто переждать, блин, пока баба придет в себя? Потом объяснить… - уставился на него Соловьев, садясь на стул, упираясь ладонями в колени и подаваясь к Николаю – поза агрессии.
Тот подавил в себе желание одернуть и выпроводить гостя – за пару дней между ними установились неплохие отношения, и брат Алены нравился ему. Да и разговор был важным, поэтому ответил максимально честно:
- Притянуло… накатило. Первый раз такое – объяснить не смогу.
- Чего тогда вел себя, как робот? Ты ж летел туда – к ней, что поменялось?
- Она любит Ивана. Ей нужно время - минимум. А, скорее всего, это навсегда и других у нее уже не будет, - ответил Николай, напряженно ожидая потом от Соловьева опровержения своих слов.
- Во, ты загнул судьбу сеструхе! – покачал тот головой, - я ее знаю, поэтому скажу тебе так – если кто и будет, то это только ты. Если оно тебе, конечно, нужно.
- Я не знаю… - начал Николай, но Соловьев вскочил, не дав ему закончить, и прорычал:
- Та и сваливай тогда, не мути воду!
И быстро вышел за дверь, захлопнув ее, а Николай договорил:
- … смогу ли составить конкуренцию Ивану. Но попытаюсь.
Эту ночь он почти не спал, размышляя и строя планы. Их еще нужно было скорректировать, и утром он позвонил своему другу по войне в Москву и попросил устроить ему в эти два дня разговор в кадрах. Понимал, что даже если решится на перевод, то это будет перевод в другой род войск, а такие вопросы решаются на уровне министерства. Решаются долго, и не факт, что положительно. А части какого рода войск дислоцируются в районе этого города? Это нужно узнать… смешно будет, если это танковые войска, в этом будет определенная ирония. Особенно, если он все же решится на перевод, он состоится, но будет напрасным - Алена не оценит. А звать ее сейчас с собой бесполезно.
Можно вернуться и жить, как жил – дружить со знакомыми людьми, служить там, где тебя знают и ценят, жить в своей собственной квартире – с хорошим ремонтом и мебелью. Встречаться с Вероникой ради секса, а когда она захочет большего, то расстаться с ней и найти другую и трахаться с ней – скучно, технично… И никогда не встанут на теле волосы дыбом от их стонов, никогда не заслонят они собою окружающий мир, отсекая от него сознание и оставляя только ощущение, что ты нашел свой дом и тебе в нем охренительно хорошо!
Утром, перед тем, как уехать, он разбудил злющего, не выспавшегося Соловьева и мирно попросил его:
- Узнай и скинь мне – какая сумма нужна на то, чтобы достроить дом для Алены и Ани?
- А ты у нас миллионер? Солдатики в Хабаровске не доедают? - наглел сонный мент.
- В редкие свободные часы я консультирую по финансовым вопросам. Денежное довольствие тоже достойное. Родным людям помочь могу. Аня мне родня.
- Чувство долга тянет на финансовое дно? Дом намечается дорогой – Алена архитектор и для своей семьи захочет сделать все самое лучшее. Даже если это растянется на годы.
- Это хорошо, - поправил Николай сумку на плече, - я планирую жить там вместе с ней.
- Она не возьмет деньги от тебя.
- Ерунда. Скажешь – от вашей семьи. Или, на крайний случай, анонимно погасишь ее кредит. Что-нибудь придумаешь. Давай…
- Давай… - пробормотал Соловьев, прикрывая дверь номера и делая вывод: - Хороший втык всегда на пользу. Спасибо за науку, батя.
Глава 46 Подождала, когда такси скроется за углом и нога за ногу поплелась обратно в квартиру Ирки. Дышать было трудно, что там лепетала в конце Кольке, вообще не помнила. И почти ранки от ногтей на ладонях… чтобы не сорваться и не заорать:
- Да взгляни же на меня внимательно! Ну, вспомни же меня, Ваня!
Это сильно! Это слишком... Пронзило осознанием, а радости нет. Почему нет радости? Ждала, что будет не так… и, наверное, не очень уверена - может, просто совпало? Опять нет ясности, только вдруг - озарение и сразу же – сомнения. А хуже неопределенности только бессильное отчаяние. Я любила, чтобы «да – да», а если нет, то уж нет. Мне. Нужна. Ясность. А сейчас нужно просто пережить тот факт, что это может быть Ваня и ему на фиг оказалась не нужна я! Пережить и хотя бы немного успокоиться, а то даже думать трудно - мысли мечутся.
Если душа теряет свой дом, то куда она девается? Что-то там о чистилище… проще говоря – она на передержке. Потом ей определяют место, или она сама его ищет и находит. И вот, представим себе, что эта душа уже в новом теле, а это пока всего лишь оплодотворенная яйцеклетка. Тогда вариантов только два – или никакого переселения душ нет, и тогда святой отец прав. Или же опыт прошлой жизни, а соответственно и память о ней, к новому телу не прилагаются. Вывод – если человек в другом теле, то он не может помнить прошлого. Сохраняется только самая его суть – психотип, скорее всего. А остальное нарабатывается опытом новой жизни. И тогда поцелуй без языка не отличительный признак особенности поведения Вани, а дань тому времени. А французский поцелуй Николая – результат жизненного опыта, обретенного в наше время. И я что – всерьез ждала, что Ваня предстанет передо мной в промасленном комбинезоне и скажет:
- Вот он – я, явился к тебе, как и обещал?
Бред же… чем я только думала? Но эти двое мыслят одинаково. У них одинаковая реакция на один и тот же вопрос, больше того – ответы почти слово в слово. Сейчас, когда я стала что-то понимать и соображать… осознание собственной тупости опустило себя любимую, как особь мыслящую, ниже плинтуса.
Присела на лавочку возле подъезда, прикрыв веки и вспоминая дословно. Я спросила тогда Ваню:
- Ты любишь липу?
- Какую Липу? Что ты… дерево? – не сообразил он сразу, а потом понял – о чем я, и улыбнулся: - Смешная… Нет, липу я не люблю.
И объяснил еще, почему не любит. А Николай? Он ответил:
