Неожиданно для нее он наклонился и впился ей в губы поцелуем, стараясь глубже проникнуть в нее языком. Застигнутая врасплох, Ондайн едва могла опомниться.
— Нет! — Резким, сильным рывком она вырвалась от него и, глядя на Рауля с ужасом и отвращением, поднесла к посиневшим губам руку, чувствуя приближение дурноты: — Вы же обещали! Вы клялись, что дадите мне время!
Казалось, Рауль вот-вот ее ударит, но он все же совладал с собой и с преувеличенным интересом спросил:
— Неужели дело только во времени, Ондайн?
Она думала только о том, чтобы пресечь его домогательства.
— Мне необходимо время, — прошептала она в мольбе, чтобы забыть, что на твоих руках кровь моего отца! Чтобы привыкнуть к тебе! Пожалуйста, мы будем вместе! Я буду с тобой гулять, разговаривать… но только дай мне время!
Рауль задумался, притянул ее к себе, поцеловал в лоб и отпустил:
— Спокойной ночи! Значит, завтра мы поедем прогуляемся верхом и заодно поговорим.
Она кивнула, страстно желая убежать наконец к себе в комнату.
— Ради меня ты позволишь Берте прислуживать тебе? — спросил он.
Она снова кивнула.
«Ох, скорее бы он оставил меня в покое!» — думала она, чувствуя, что от его поцелуя ее в самом деле сейчас стошнит.
— Тогда я сейчас же пришлю ее к тебе, — сказал он почти нежно.
— Нет! Только не сейчас! — вскрикнула Ондайн и просительно добавила: — Рауль, мне так хочется побыть одной, пожалуйста!
Он еще раз поцеловал ее лоб.
— Ах, Ондайн, Ондайн… Я хочу заботиться о тебе, лелеять твое тело! Только не испорти все сама! Иди спать и думай обо мне и нашем будущем! .
Думать о нем?! И в самом ужасном кошмаре такое не привидится!
Ондайн изобразила на своем лице застенчивую улыбку. Рауль выпустил ее, и она быстро побежала вверх по лестнице, чувствуя, что он провожает ее взглядом.
Войдя в комнату, она закрыла дверь на задвижку. Берта хорошо потрудилась: в камине ярко горел огонь, и в комнатах было тепло.
Ондайн пробежала через гостиную в спальню к ночному столику и едва успела подставить вазу, как ее стошнило.
Спазмы не прекращались, и ей казалось, что она умрет. Но вскоре все закончилось. Обессиленная, едва держась на ногах, она ополоснула лицо и руки водой из кувшина и, пошатываясь, вышла на балкон, чтобы глотнуть обжигающего ночного холодного воздуха. Постепенно она пришла в себя.
«Откуда эта слабость? — с неудовольствием спрашивала она себя. — Неужели ты ей поддашься? После всего, что ты вынесла!»
Она, которая умирала от голода, скитаясь в лесах, гнила в Ньюгейте, побывала на виселице с петлей на шее и в лапах алчных бандитов! Сонный порошок и даже безумие Матильды не сломили се. Так неужели она отступит теперь перед легким недомоганием?!
Ондайн подумала, что даже в самых страшных испытаниях ее поддерживал Уорик, она была графиней Четхэм! И в ее жизни были эти волшебные минуты, когда его сила ограждала ее от всех страхов, мыслей, от всего на свете…
«Увы, миледи, его больше нет!» — напомнила она себе.
Воспоминания мешали ей привести мысли в порядок. Ондайн поежилась и поняла, что совсем закоченела, хотя на морозе чувствовала себя гораздо лучше. Призвав на помощь здравый смысл, она постаралась рассуждать логично.
Единственное ее спасение — в покорности. Она должна убедить Рауля в искренности своих слов, а также завоевать доверие Вильяма, иначе у нее не будет возможности ускользнуть из-под его надзора.
— Хорошо, я буду послушной! — прошептала она, глядя на луну, освещавшую снег серебристым светом. Но сначала ей нужно укрепить сердце… и желудок. Рауль не должен знать, что одно его прикосновение способно вызвать в ней такое серьезное расстройство.
А что касается Уорика…
— Ох, черт его побери! — зло пробормотала она и, совсем окрепшая, вернулась в спальню.
Ондайн с помощью снега, который она принесла с балкона, привела комнату в порядок, освежила вазу, затем подтащила кресло к огню и стала ждать.
Прошло несколько часов. Наконец она встала, надела теплое платье из грубой шерстяной материи и осторожно вышла из спальни.
Все было тихо.
Она бесшумно прокралась вниз по лестнице и зашла в кабинет дяди. Луна ярко отражалась на стенах дворца Дуво, но ее света все равно оказалось недостаточно.
Боясь поскользнуться и упасть, Ондайн остановилась, немного подумала, потом нашарила на полке длинные каминные спички, зажгла и поднесла одну из них к маленькой лампе на столе. Свет наполнил комнату, и она торопливо начала обыскивать ящики стола, чтобы найти ложные улики и уничтожить их. Конечно, это не оправдает ее отца, но по крайней мере положит конец их угрозам посадить ее в Тауэр!
Время шло, она быстро просматривала ящик за ящиком. Ничего особенного пока в них не было. Гусиные перья и чернила, промокательная бумага, счета и бухгалтерская книга, деньги, вырученные за аренду.
Ондайн с досадой подумала, что из Вильяма Дуво получился бы прекрасный управляющий — он выбивал долг до последнего шиллинга!
Она открыла нижний ящик и почувствовала, как на нее навалилась тоска. Там тоже ничего не было! Но она ведь предполагала, что так и будет, разве нет? Наверняка улики хранились в каком-нибудь потайном месте…
Вдруг она замерла, услышав шаги на лестнице. Тишина. Еще шаг. Она мигом сообразила, что кто-то пытается застать ее врасплох.
Мгновенно она схватила с полки книгу, взяла лампу и заторопилась к подоконнику. Она поставила на него лампу и уселась рядом с книгой в руках.
Неожиданно дверь резко распахнулась. Ондайн вскрикнула и прижала книгу к груди.
На пороге стоял Вильям Дуво в ночном халате и колпаке и смотрел на нее с величайшим подозрением.
— Ох, дядя! — выдохнула она. — Как вы меня напугали!
Он вошел в комнату и, нахмурившись, не произнося ни слова, осмотрел все вокруг. К счастью, она с величайшей тщательностью положила все вещи на место.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он раздраженно. Она невинно посмотрела ему в глаза.
— Я не могла заснуть и решила почитать что-нибудь.
Он стремительно подошел к ней поближе, присмотрелся и выхватил у нее из рук книгу, ехидно спросив:
— И часто ты читаешь книги вверх ногами, Ондайн?
— Что? Ох, я просто уронила ее от неожиданности! — обиженно сказала Ондайн.
Он продолжал улыбаться, спрятав книгу за спиной.
— И что же ты читала, моя дорогая?
Ей хотелось закричать от отчаяния, но вместо этого она изо всех сил напрягла память. Это пыльная книга в зеленой обложке, книга с золотым обрезом…
