— Вы не кардинал и не солдат, не принц и не герцог, не муж и не вдовец. Вы, сударь, никто. Если, конечно, сбросить со счетов то, что вы незаконнорожденный ублюдок вашего отца.
— Эй, брат, полегче! — предостерегающе коснулся плеча Сорхэ один из его людей.
— Отдыхай, Сорхэ, — сохраняя невозмутимость, снисходительно проронил Сезар. — Выпей вина. Моего вина. Потанцуй во дворце — моём дворце. Прелестные юные девы Саркассора будут рады доставить тебе удовольствие лишь бы угодить мне.
— Ты не поверишь — мне противно даже думать о прелестных юных распутницах, которыми вы, Фальконэ, наводнили свой дворец!
— Не хочешь прелестных распутных дев? Мой брат отведёт тебя к прелестным распутным юношам!
Недолго думая, Сорхэ, явно от большого ума, набросился на говорящего с кулаками. Правда прежде, чем он успел осуществить безумную затею, его, явно более здоровые на голову, друзья, успели его удержать, схватив за плечи и руки.
Посмеиваясь, братья Фальконэ, отошли, направляясь к кругу танцующих.
Глава 3
То, что издалека казалось таким простым и естественным: подойти и заговорить с императором Алонсоном о матери, предложив себя в качестве ценного приза и залогом мира, на месте потеряло смысл. Слишком властными, самолюбивыми и алчными выглядели сильные мира сего, а самой себе Гаитэ виделась тем, кем, по сути, и была — скромной пчёлкой, залетевшей в яркий сонм бабочек, мотыльков и стрекоз.
«Отступать поздно», — упрямо вздёрнула она подбородок, заставляя себя выпрямить спину и сделать шаг вперёд. — «Нужно осуществить задуманное. Выполнить то, ради чего пришла».
Мелодично пели флейты. На мозаичных плитах внутреннего двора танцевали девушки в белоснежных платьях из воздушного, как эфир, материала, с лавровыми венками на завитых в локоны волосах. Их ножки в мягких туфельках беззвучно порхали, словно они в самом деле были бесплотными духами. Руки синхронно взлетали, как крылья ангелов.
Гаитэ отыскала взглядом императора. Алонсон стоял на галерее второго этажа, рука об руку с дочерью, любуясь балетом. Нарушить счастливое уединение отца и дочери не представлялось возможным. Самым естественным было бы заговорить с императором во время танца, однако подгадать момент, когда, как бы между прочим, при перемене фигур, их руки встретились бы, оказалось непросто. Но, будучи упрямой, упорной и предусмотрительной, Гаитэ справилась.
Подняв глаза, она встретилась взглядом с чёрными глазами императора. Его сходство с младшим сыном было просто поразительно.
— Душенька моя! Вы столь красивы, что против воли взгляд весь вечер обращается к вам, — отвесил он комплимент Гаитэ.
Несмотря на далеко не юные годы, Алонсон Фальконэ сохранил шарм и мужскую привлекательность. Недаром о его успехе у женщин ходили легенды.
— Прелестница! Доставьте мне удовольствие — назовите своё имя. Как не стараюсь угадать, кто скрыт под маской, память бессильна. Никак не могу вас вспомнить.
— На самом деле сложно вспомнить того, кого видишь впервые, — улыбнулась Гаитэ.
— До сих пор пленительная звезда предпочитала светить в другом месте? Что ж! Я искренне рад, что вы, наконец, озарили своим сиянием и мой дворец тоже.
Гаитэ вздохнула, понимая, что тягаться куртуазностью речей не имеет смысла:
— Боюсь, как только Ваше Величество узнает кто перед ним, мой свет в его глазах померкнет.
Она опустила маску, с испугом и надеждой взирая на императора, но, видимо, сходство с матерью было отнюдь не так велико, как в том пытались убедить её льстецы. По крайней мере, Алонсо её не узнал.
— Что вы хотите этим сказать, душенька?
— Хочу сказать, что осознаю всю неуместность нашей встречи здесь, на балу, и понимаю, что могу вызвать ваш гнев, ваше величество, но у меня не было иного способа встретиться с вами.
— Я всё ещё не понимаю?
— Моё имя Гаитэ Рейвдэйл, — представилась с сильно бьющимся сердцем. — Я дочь герцогини Рейвдэйлской.
Выражение императорского лица мгновенно изменилось. Благость стекла с него, как с гуся вода. Оно сделалось жёстким и холодным, как у идола. От милостивой улыбки не осталось и следа.
«Ну вот и всё, — обречённо пронеслось в голове Гаитэ. — Сейчас он велит заточить меня в крепость. А на рассвете обезглавит. Или четвертует. А, может быть, отдаст приказ отправить на костёр, как еретичку? Вот только не это!».
— Отец? — возник из толпы Сезар, глядя на Гаитэ с инквизиторской подозрительностью. — Всё в порядке?
У Гаитэ было такое чувство, что от взгляда чёрных глаз отца и сына кожа на её лице вот-вот начнёт пузыриться расплавившись.
— Следуйте за мной, — процедил Алонсон, круто разворачиваясь, так, что пурпурная мантия завихрилась вокруг его ног.
Сделав музыкантам знак продолжить играть, а гостям — танцевать, император широкими шагами направился прочь из зала. Люди с поклоном расступалась, освобождая дорогу. Гаитэ покорно семенила рядом, придерживая длинные пышные юбки, чтобы замыкающий шествие Сезар ненароком не наступил на них.
Миновав арку с нишами, они поднялись на галерею. Взгляд Гаитэ невольно цеплялся за непривычную роскошь. В нишах стояли скульптуры в полный, человеческий рост, стены украшали лепнина и фрески. Повсюду в высоких вазонах красовались цветы.
Приподняв гобелен на одной из стен, император открыл потайную дверь, ведущую через узкий коридор в небольшую комнату. Её интерьер представлял собой оригинальное сочетание изысканности с простотой. Окна обрамляли бархатные, с золотой бахромой, шторы. Стены украшало оружие. На столе стояли письменные принадлежности, лежали тонко очиненные перья да несколько листов папирусной бумаги.
— Итак, сударыня? — тяжело опустившись в кресло, прогремел император. — Вы утверждаете, что являетесь дочерью нашего врага?
Множество вариантов ответа вертелось у Гаитэ на языке, но вслух, как ни странно, прозвучало только короткое:
— Да.
— Как такое возможно? Известно, что у Стеллы Рэйвдэйл был сын. Будь у неё дочь, мы бы знали. Вы самозванка, сеньорита! Но чего вы желаете добиться столь жалким лицедейством?
— Это не ложь.
— Повторюсь, — спокойно перебил Алонсон. — У Стеллы Ревдэйл не было дочери.
— Ошибаетесь, отец, — встрял Сезар, не сводя с Гаитэ внимательных глаз. — Была. Помнится, мы даже встречались с вами, сеньорита, когда были детьми?
