— Не надеялась, что вы взяли на себя труд меня запомнить, — обрадовалась Гаитэ.
— Так-так, — в задумчивости сложил Алонсо руки домиком. — Выходит, у Тигрицы было два тигрёнка?
— Старшую дочь герцогиня Рейвдэйлская предпочитала не афишировать. Ходили слухи, что она безумна, и потому семья заточила её в монастырь, — проинформировал Сезар.
Молодой человек обошёл Гаитэ по кругу, оглядывая со всех сторон словно лошадь, выставленную на продажу.
— Но на умалишённую вы не похожи, — подытожил он.
Лицо Алонсона оставалось бесчувственным, как у статуи.
— Я не сумасшедшая, — оправдывалась Гаитэ. — У меня особенный, редкий дар. Мать сочла это за одержимость и отослала меня к духовным сёстрам.
— И что? В монастыре духи унялись? — с интересом вопросил Сезар.
— Нет. Я слышу их и сейчас. Иногда — когда хочу, но чаще, когда хотят они. Духи в этом похожи на людей, им плевать на чужие желания. Но осмелюсь сказать, что мой дар, как и моё проклятие, значения сейчас не имеют. В отличие от доказательств моего происхождения. Все необходимые метрики, подтверждающие мою личность, у меня с собой.
— Давайте, — протянул руку Алонсон.
Раскрыв небольшую сумочку, Гаитэ передала документы. Пробежавшись по хрупким листам взглядом, император едва заметно кивнул, подтверждая их видимую подлинность.
— Допустим, вы та, за кого себя выдаёте. Что с того? Чего вы хотите?
— Я хотела бы поговорить об этом с вашим величеством наедине.
— Сын мой, — устало махнул рукой Алонсон, — оставьте нас.
— Сеньорита, — склонил голову Сезар и, щёлкнув каблуками, вышел.
Стоило дверям за ним закрыться, дышать сделалось словно бы легче, но вместе с тем у Гаитэ возникло отчётливое чувство, будто в комнате убавился свет.
— Итак? — тяжело вздохнул император. — Я внимательно слушаю. И надеюсь, ваше сообщение стоит того, чтобы отрывать меня от празднества?
— Я упоминала о сообщении, ваше величество?
— А разве нет?
— Что ж, если у вас сложилось такое впечатление, — со всей кротостью, на которую только была способна, произнесла Гаитэ, — не стану обманывать ваших ожиданий. На западе страны вновь собираются тучи, а зачинщикам смуты глубоко безразличны страдания людей и ослабление страны. Моё существование сыграет им на руку; я — та козырная карта, которую ваши противники с удовольствием против вас разыграют.
— И вы не боитесь вот так, в лицо, бросать мне эти изменнические речи? — грозно свёл брови император.
— Я не бросаю — лишь передаю их. Полагаю, мои уста не сказали вам ничего нового?
— Отчего же? Само ваше существование — новость дня нас, — ворчливо отозвался император. — Могу представить, какую радость испытали наши враги, узнав, что у них вновь есть повод начать войну. Тем сильнее меня удивляет ваше присутствие здесь. Глядя на ваше юное красивое личико, не могу не задаваться вопросом — вы так храбры? Или настолько глупы, чтобы бездумно отдаться мне в руки?
— Я достаточно для этого рассудительна. Можно мне говорить начистоту, ваше величество? Вы достаточно крепко держите власть в руках, но ваши враги не оставят вас в покое, раз за разом припоминая ваше происхождение. Они снова и снова будут твердить простонародью об узурпированной власти и попранной воле богов. Моя семья оказалась не способной править, но именно в нас народ упрямо видит помазанников божьих. Так почему бы нам не объединить усилия? Не создать союз?
— Каким образом?
— Через брак.
— Брак? Фальконэ с Рейвдэйлами?! — на лице Алонсона застыла маска брезгливого изумления.
Правда, всего на несколько коротких секунд. Потом его лицо сделалось нечитаемым.
Император откинулся на спинку кресла, в задумчивости потирая холёный подбородок.
Гаитэ, пытаясь его убедить, с жаром продолжила:
— Вы, конечно, формально завоевали наши земли, но, чтобы владеть ими, придётся прикладывать множество усилий, постоянно подавляя бунт недовольных, в то время как подобный союз позволит сделать это бескровно и безболезненно. Кровь, текущая в моих венах, считается одной из самых благородных. Она даст право нашим общим потомкам претендовать на трон без обвинений в узурпаторстве. И, ваше величество, я не такая, как моя мать. Я хочу мира. Хочу жить в комфорте, в покое и в уважении. Взяв меня в свой дом, вы лишите врагов возможности использовать меня против вас в политических и военных целях, не потеряв душевного покоя.
— Допустим, я сочту предложение интересным и соглашусь принять его? — прищурился Алонсон. — Что ты потребуешь от меня взамен?
— Безопасности — для себя и моей матери. Я понимаю, что освободить Стеллу Рейвдэл невозможно, что это может стать началом новых волнений. Кроме того, она может помешать нашему союзу. И всё же я — дочь. Я должна быть уверена, что в заточении моей матери комфортно и она ни в чём не нуждается. Это и вам сделает честь, как человеку милосердному и гуманному, чтобы не говорили о вас недоброжелатели.
— Бог мне свидетель, я никогда не желал вражды между вашей матерью и мной. Я всегда уважал её как женщину сильную, умную и, что немаловажно, красивую. Приятно видеть, что всё это воплотилось и в её дочери тоже.
Император снова потёр пальцами гладко выбритый подбородок. На его лице вдруг проступило самодовольное, торжествующее выражение. До Алонсона стало доходить, какой триумф над давней противницей он может одержать, повенчав своего сына с её дочерью. Этот брак буквально взорвёт всё то, что она обороняла столько лет! Он, Алонсон Фальконэ, завладеет всем, что было дороге герцогине Рейвдолской! И при этом проявит унизительное для противницы великодушие.
— Мне нравится ваше предложение, сеньорита, — усмехнулся Алонсон. — Я согласен.
Признаться, Гаитэ в первый момент даже растерялась. Желаемое оказалось слишком легко достигнутым. Она думала, что всё будет гораздо сложнее.
— Где вы остановились? — деловито поинтересовался Алонсон.
— В доме неподалёку отсюда.
— Сколько людей вам служат?
— Около десятка.
— Если пожелаете, можете пригласить их сюда, ибо с сегодняшнего дня вы моя почётная гостья. Немедленно прикажу челяди приготовить вам покои.
— Но…
— Душенька, это не обсуждается. После того, как новость разлетится, вам потребуются гарантии безопасности. А, клянусь святым чревом, Жютен сегодня как улей. В любой момент кто-то может ужалить. Понимаю, вам хочется видеть рядом знакомые лица? Не возражаю. Распорядитесь, чтобы ваши люди прибыли во дворец — их пропустят. Я лично дам вашему доверенному лицу пропуска.
— Благодарю, ваше величество.
— Ступайте, дитя моё. Веселитесь. Есть повод, — улыбнулся он. — А если пожелаете уединения, лишь подзовите моего слугу. Вас тотчас же проводят в вашу спальню.
