Что же касается различия в названиях, то среди балканских стран словене поименованы под своим именем, а среди 72 библейских языков — именем нарцы. Это различие существенно для ПВЛ и библейской традиции, которой следует летописец. Уже в библейской Таблице народов потомки Ноя упомянуты дважды: один раз — в генеалогическом смысле, другой — в «историко-географическом», по месту расселения (ср.: Петрухин, Раевский 2004. С. 251 и сл.). Переход к географическому «геристру» диктовался здесь образцом Хроники Амартола: ведь там речь шла не о народах, а об областях. Этноним «словене» в перечне потомков Иафета в летописи — очевидная вставка в перечень топонимов балканских областей — вслед за Аркадией, Эпиром и Иллириком: «Аркадъ, Япипронья, Илюрик, Словене, Лухития» (ПВЛ. С. 7).
Впрочем, генеалогические списки потомков Ноя и списки 72 народов, расселившихся после столпотворения, различались и в ранних хрониках, которые могли быть использованы «Сказанием о преложении книг на словенский язык». Так, в «Пасхальной хронике» анонимного автора VII в. норики упомянуты в списке 72 народов между жителями Паннонии и Далмации («Пасхальная хроника»: 111; ср. Шахматов 1940. С. 75; Ведюшкина 2003. С. 300–301). В «хронике» они не отождествлены со славянами — традиционная историография не помещала «пришельцев», только появившихся в Альпах, в устоявшиеся историографические схемы.
Противоположным был подход представителей кирилло-мефодиевской и летописной традиции: им необходимо было найти место славян среди народов мира, которым должно быть доступно Божье слово. Параллельно с летописцем этими поисками занимались древнерусские составители комментария к Ветхому Завету — Толковой Палеи. В Палее комментарий получили не только словене, но и другие народы, неведомые Библии. В «Афетове роду» помещались, в частности, под номером 1 «галати, иже суть варязи, 2 руми (ромеи-византийцы. — В. П.), иже суть грекы, 3 армени, 4 норици, иже суть словене» и т. д. В этом перечне нет географической последовательности — смысл списка в другом: четыре народа из списка — греки, «латина», армени, словене — имеют «грамоту» (письменность) (Водолазкин 2006. С. 899).
О варягах, упомянутых в Палее и получивших известность лишь в XI в., еще пойдет речь специально — сейчас вернемся к списку народов в упомянутой эпитафии Мартина: славянам и нарцам там предшествует упоминание ругов (Rugi), германского народа, пришедшего в Норик с Балтики (VI в.) (Томпсон 2003. С. 112–116; ср. Житие св. Северина: 61–64). Имя ругов в соответствии со средневековой традицией (по созвучию) в средние века было перенесено на Русь (рецидивы этой традиции привели к гипотезе об изначальной «дунайской руси» в историографии XIX–XX вв.). Славяне действительно заняли северные области Норика (между Альпами и Дунаем) к VI в. (Slawen in Deutschland. S.: 44–46). Возможно, там они столкнулись не только с германцами ругами, но и с местным романизированным кельтоиллирийским населением, которое именовалось нориками (Страбон, VII, I, 5; IV, VI, 9); равно как и с вольками-текстосагами, романизированными кельтами, занявшими в Германии Геркинский лес, который простирался от истоков Дуная до Дакии (Карпат — ср. Цезарь VI, 24–25). Существенно, что кельтский этноним Volcae (вольки) послужил основой для праславянского наименования соседних романизированных народов — волохов, влахов (см. далее).
Среднеевропейский регион был той контактной зоной, которая породила много этнонимических традиций. Еще Иордан отождествил готов с гетами — германцы-готы действительно заняли на Нижнем Дунае земли этих иллирийских племен, описанных еще Геродотом. Эта этимологическая традиция распространяется в европейской хронографии XI в., причем традиционные имена как раз «дунайских» народов используются для обозначения «новых» северных народов: датчанам (данам) приписывается имя иллирийцев-даков, норвежцам (Norwagenses) — имя нориков (Гене 2002. С. 203). Дунай — граница империи — оказывался «архетипическим» регионом не только для славян, но и для народов Балтики. Эти естественные рубежи играли важную роль в становлении самосознания народов Европы.
§ 2. Венеты/венеды: историографическая традиция и этногенез славян
Со времени становления славистики (П. Шафарик) проблема этногенеза славян решалась на основе «прямолинейного» понимания одной фразы Иордана (VI в.): «от истока реки Вистулы на огромных пространствах обитает многочисленное племя венетов. Хотя теперь их названия меняются в зависимости от различных родов и мест обитания, преимущественно они все же называются славянами (склавенами) и антами» (Свод, т. 1. С. 107). Эта информация напрямую возводится к данным античных авторов (Плиния, Тацита, Птолемея) о венетах/венедах, населявших в I–II вв. Повисленье вплоть до Венедского залива (Птолемей: Свод, т. 1. С. 51) Сарматского океана, то есть Вислинского (?) залива Балтийского моря. Эти венеты и считаются предками антов и склавинов — славян, хотя ни с точки зрения исторической географии, ни с позиций исторической ономастики венеты античных авторов не могут однозначно претендовать на роль праславян.
Праславяне не могли обитать на море, так как в праславянском слово mor’e относилось скорее к пресноводным стоячим водоемам, болотистым местам (ср. ЭССЯ. Вып. 19. С. 227–230). Ср. характерное утверждение Иордана о том, что «болота и леса заменяют им (славянам) города» (Свод, т. 1. С. 107–109; Королюк 1985. С. 109–114), и распространенное мнение о том, что болотистый бассейн Припяти был ядром славянской прародины[37].
Еще больше проблем возникает с историей этнонима венеты/венеды, ибо славяне так себя не называли (ср. Свод, т. 1. С. 34; Трубачев 2002. С. 98). Это был этникон (условное наименование), характерный для античной историографии. Первоначально он обозначал (со времен Гомера) народ, переселившийся из Трои (!) на побережье Адриатики (см. обзор источников: Колосовская 1997). Имя этого «бродячего» народa было перенесено на другие «северные» этносы Европы и воспринято германоязычными народами, называющими славян Winden, Wenden и т. п. Может быть, от них был позаимствован прибалтийскими финнами (финск. venaje, эст. vene — «русский») и венграми (ср.: Попов 1973. С. 20–24; Хабургаев 1979. С. 97).
Вопрос в том, когда в разные финно-угорские языки попало это заимствование: во времена Тацита и Птолемея (эпоху прибалтийско-финской общности), которые помещали венетов рядом с фенами/финнами (саами?) в Прибалтике, или значительно позднее, после обретения венграми родины в Паннонии и во время немецкого натиска на Восток. Ср. «венетскую» топонимику и «вендов» Юго-Восточной Прибалтики в «Хронике» Генриха Латвийского (XIII в.) и т. п. (ср.: Седов 2002. С. 9–13; Свод, т. 1. С. 132).
Почему этникон венеты, не будучи самоназванием славян, надолго закрепился в ономастике Юго-Восточной Прибалтики и славянской «экзонимии»? Помимо общих соображений в области исторической ономастики (ср. употребление этнонимов скифы, сарматы и т. п. применительно к обитателям северных регионов античной ойкумены вне зависимости от их этноса), в историографии в последние годы активно обсуждается конкретная приуроченность этих этнонимов в позднеантичный период к началу и концу Янтарного пути. Он соединял в античности Венетию Адриатики с Прибалтикой (с Вентспилсом и р. Вента) и интенсивно использовался в первые века н. э. (ср.: Щукин 1998). При этом мифическая «янтарная» река Эридан, отождествленная ранними античными авторами с венетской рекой По, нашла прибалтийский аналог в реке Рудон (Радуния), что позволило перенести имя венетов в бассейн Вислы (ср.: Свод, т. 1. С. 34–35, 57).
