Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 21
Сам зародыш даосского суждения можно обнаружить задолго до пришествия Лао-цзы, после смерти названного Длинноухим. В древних трактатах Китая, особенно в Книге перемен, содержатся предзнаменования его умозаключений. Однако глубокое уважение, придававшееся законам и традициям классического периода, достигшего вершины расцвета с учреждением в XVI веке до н. э. династии Чжоу, на протяжении долгого времени служило тормозом развития индивидуализма. Поэтому только после свержения династии Чжоу и образования бесчисленного множества самостоятельных царств возникли условия для возрождения роскоши свободомыслия. Лао-цзы и Соси (Чжуан-цзы) считаются южанами и великими выразителями мыслей новой философской школы. Однако Конфуций со своими многочисленными учениками стремился к сохранению традиций предков. Даосизм нельзя понять без знания конфуцианства и наоборот [18] .
Мы уже договорились о том, что даосские абсолютные понятия считаются относительными. В области этики даосы ругали законы и моральные кодексы общества, ведь для них понятия добра и зла были понятиями относительными. Четкостью определения всегда назначаются пределы, так как понятия «установленный» или «неизменный», по их мнению, означали прекращение роста. Кунцуген (Цзи-юань) сказал: «Мудрецы толкают мир». Наши нормы нравственности возникли из потребностей общества в прошлом, но разве общество навсегда останется неизменным? Соблюдение общинных обычаев предполагает постоянное пожертвование отдельным человеком чего-то государству. Перед системой просвещения стоит задача сохранения великих заблуждений, поэтому ею поощряется некоторое взвешенное невежество населения. Народ учат отнюдь не истинным добродетелям, а правильному поведению. Наша злоба исходит от нашей устрашающей застенчивости. Мы не прощаем других, потому что осознаем собственную неправоту. Мы лелеем высокую мораль, потому что боимся прилюдно говорить правду; мы ищем покоя в гордыне, так как опасаемся признавать истину перед самими собой. Как можно серьезно относиться к окружающему миру, когда этот мир сам по себе такой ничтожный! Повсюду царит закон: ты – мне, я – тебе. Какие уж тут честь и целомудрие! Взгляните на самодовольных торгашей добром и истиной. Кто-то даже покупает так называемую святую веру, которая на самом деле представляет собой всего лишь общепринятую мораль, освященную цветами и музыкой. Лишите церковь ее внешней мишуры – и что от нее останется? При всем при этом буйным цветом распускаются всевозможные верования, так цена вопроса выглядит мизерной до нелепости: билет на небеса оценивается в одну молитву, достойному гражданину достаточно приобрести соответствующий диплом. Присвойте себе меру веса, и, если вашу истинную полезность узнают в мире, вас в скором времени продадут с аукциона тому, кто предложит денег больше, чем другие. Почему люди обоего пола так любят рекламировать сами себя? Неужели исключительно в силу привычки, приобретенной во времена рабства?
Зрелость идеи заключается не столько в силе, способной пронзить современность, сколько в энергии определения последующих движений. Даосизм служил движущей силой в период правления династии Цин, когда произошло китайское объединение и возникло государство под названием Китай. Было бы забавно при наличии у нас времени определить его влияние на современных мыслителей, математиков, составителей законов жизни и войны, мистиков и алхимиков, а также поздних поэтов-почвенников, воспевавших красоты Янцзы-цзян. Нам не следует пренебрегать этими мыслителями, обсуждавшими нашу реальность, которые высказывали сомнения, можно ли считать белую лошадь настоящей только потому, что она белая, или потому, что она из плоти, а также самими мастерами поговорить о шести династиях, которые, как философы дзенов, упивались рассуждениями о чистом и абстрактном. Но прежде всего нам следует воздать должное даосам за все то, что они сделали для формирования гражданина Небесного характера, отличающегося известным терпением и утонченностью, «теплой, как яшма». В китайской истории полно примеров того, как приверженцы даосизма, будь то выдающиеся деятели или подвижники, следовали своему учению с разным, но всегда поучительным успехом. В нашем повествовании тоже не обойтись без своей доли нравоучений и увеселений. Его к тому же обогатят казусы, аллегории и афоризмы. Не помешало бы поближе познакомиться с дивным императором, никогда не жившим в этом мире, потому что он в нем и не жил на самом деле. Мы можем полететь по ветру с Ле-цзы [19] и обнаружить, как это просто, поскольку мы сами представляем собой ветер, или повиснуть в воздухе вместе со старцем Хуанхэ, жившим между небом и землей, так как не относился ни к первой, ни ко второй стихии. Даже в такой гротескной апологетике даосизма, сохранившейся в Китае поныне, находится удовольствие от созерцания богатства образов, неизвестного в других вероисповеданиях.
Однако главный вклад даосов в жизнь народов Азии пришелся на сферу эстетики. Китайские историки всегда вели речь о даосизме как «искусстве пребывания в мире», ведь его теоретики имеют дело с настоящим, то есть с нами самими. Именно в нас Бог встречается с природой, а вчера отделяется от завтра. Настоящее – это проходящая бесконечность, признанная сфера существования относительного. Относительность нуждается в упорядочении, а упорядочение – это искусство. Искусство жизни состоит в постоянном приспособлении к окружающим нас предметам. Даосы принимают обыденность такой, какая она есть, и, в отличие от конфуцианцев и буддистов, стараются найти прекрасное как раз в нашем мире скорби и тревог. Сунская аллегория с тремя дегустаторами уксуса удивительным образом отражает тенденцию этих трех концепций. Как-то перед Шакья-Муни, Конфуцием и Лао-цзы стоял кувшин с уксусом, считавшимся символом жизни, и каждый из них окунул свой палец, чтобы проверить его крепость. В конечном счете Конфуций нашел его кислым, Будда назвал его горьким, а Лао-цзы – сладким.
Даосы утверждали, что человеческую комедию можно наполнить жизнью, если все будут хранить единство общества. Секрет успеха мирской драмы заключается в сохранении пропорции вещей и предоставлении места другим людям без утраты своего собственного положения. Для того чтобы достойно сыграть свои роли, надо знать содержание всей пьесы; нельзя терять замысел всеобщности в какой-то частности. Это Лао-цзы наглядно показывает на своей любимой метафоре, посвященной пустоте. Он утверждал, будто по-настоящему существенное пребывает именно в пустоте. Подлинную сущность помещения, например, можно найти в свободном пространстве между крышей и стенами, а не между самими крышей и стенами. Практическая польза кувшина заключается в пространстве, в которое можно налить воды, а не в форме кувшина или материале, из которого его изготовили. Всемогущество пустоты проявляется в том, что в ней помещается все. Движение возможно при наличии свободного пространства пустоты как такового. Хозяином положения становится тот, кто сможет превратиться в свободное пространство для существования других людей. Целое всегда выше частного.
С такими своими представлениями даосы оказали громадное влияние на все наши теории действия, даже на теорию фехтования и рукопашного боя. Название японского искусства самообороны – джиу-джитсу – позаимствовано из параграфа трактата «Дао дэ цзин». Мастер джиу-джитсу в защите старается утомить противника и измотать его силы за счет уклонения от сопротивления, он навязывает врагу борьбу с пустотой. Тем временем он накапливает силы для победы в финальной схватке. В искусстве актуальность того же самого принципа наглядно демонстрируется через полезность предположения. В недосказанности созерцателю предоставляется шанс домыслить предложенную идею, и тем самым великое произведение искусства неодолимо приковывает к себе внимание зрителя до тех пор, пока он фактически не сливается с ним. Там для вас образуется пустота, в которую вы можете проникнуть и заполнить ее своим художественным пафосом, на который окажетесь способным.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 21
