Король датский находился тогда в Голштинии, и взорам его предстало Балтийское море, все покрытое парусами вражеских кораблей. А юный завоеватель покорил уже всю Зеландию и почти овладел самой столицею королевства. Тогда король Дании повелел повсеместно объявить, что всякий взявший оружие противу шведов получит свободу. Таковая декларация значила в сей стране весьма многое, ибо все крестьяне и даже немалое число горожан и поныне обретаются там в рабском состоянии. Карл же уведомил датского короля, что ведет войну, дабы принудить его к миру, и что он должен восстановить справедливость по отношению к герцогу Голштинскому, иначе Копенгаген обречен на уничтожение, а вся страна будет предана огню и мечу. Датчане еще могли почитать себя воистину счастливыми, что имеют дело с победителем, столь заботящимся о справедливости. Представители сторон съехались в Травендале, на голштинской границе. Шведский король не желал, чтобы хитрость дипломатов затягивала переговоры, и требовал заключения договора с такою же быстротой, как он сам высадился в Зеландии. Мирный трактат был подписан 5 августа к вящему удовольствию герцога Голштинского, каковой был вознагражден за все издержки войны и избавлен от угнетения. Карл ничего не хотел для самого себя, кроме удовлетворения от оказанной своему союзнику помощи вкупе с унижением, нанесенным неприятелю. Так, имея всего лишь восемнадцать лет от роду, шведский король начал и завершил сию войну менее чем за шесть недель.
Как раз в то же время польский король осаждал столицу Ливонии Ригу, а царь приближался к ней с востока во главе почти стотысячной армии. Город защищал старый шведский генерал граф Альберг, который в свои восемьдесят лет соединял в себе юношеский пыл с опытом шестидесяти кампаний. Граф Флемминг, не только славный полководец, но и муж государственный, вкупе с ливонцем Паткулем всячески старался ускорить взятие Риги еще в присутствии короля. Однако, несмотря на многие преимущества осаждающих, все они разбивались опытностию старого графа, и Август уже отчаялся овладеть городом. Наконец ему представилась возможность без потери чести снять осаду. В Риге скопилось множество товаров, принадлежавших голландцам. Генеральные Штаты повелели посланнику своему при польском короле представить ему об этом, и он не заставил долго упрашивать себя, согласившись лучше снять осаду, нежели причинить хоть малейший ущерб своим союзникам, каковые в свою очередь не были удивлены таковой любезностью, поскольку знали истинную оной причину.
Теперь, дабы увенчать первую свою кампанию, Карлу XII оставалось только идти на соперника своей славы царя Петра Алексеевича. И он тем паче пылал противу него гневом, что еще в Стокгольме три московитских посла клялись ему в нерушимом мире. Гордившийся своей щепетильной честностию, он не мог постичь того, чтобы такой государственный муж, как царь Петр, мог превратить в игрушку столь священный предмет. Исполненный чувства чести, юный государь не знал еще, что существуют две разных морали — для монархов и для людей обыкновенных. Московитский император опубликовал манифест, которому, впрочем, лучше было бы и не появляться на свет. В нем указывал он в качестве причины войны то, что ему не оказали достаточных почестей, когда он инкогнито проезжал через Ригу и, кроме того, по слишком дорогой цене отпускали провизию его послам. Таковы были сии обиды, в отместку за которые он опустошал всю Ингрию своей восьмидесятитысячной армией.
Царь явился под Нарву во главе огромного сего войска 1 октября 1700 г., когда погода там уже холоднее, чем парижская в январе. Сам он, привыкший в подобном климате скакать без передышки по четыреста лье, для того чтобы самолично осмотреть какой-нибудь канал или рудник, щадил своих солдат нисколько не более, нежели самого себя. Знал он еще и то, что со времен Густава Адольфа шведы воевали в разгар зимы столь же хорошо, как и летом, и посему желал приучить своих московитов не обращать внимания на времена года, дабы стали они в этом равны шведам. Таким образом, когда наступил сезон льда и снега и когда другие нации, обитающие в более умеренном климате, прекращают войну, царь Петр осадил Нарву, расположенную в тридцати градусах от Северного полюса. Карл же поспешал на помощь сему городу. Едва прибыв к месту, Петр не преминул употребить в дело все перенятое им во время иноземных своих путешествий. Он разбил лагерь, укрепил его со всех сторон, поставив через равные промежутки редуты, и собственноручно открыл первую траншею. Командование армией он отдал герцогу де Кроа, умелому генералу из немцев, которого, однако же, не любили русские офицеры, тем паче что в Германии он имел чин всего лишь поручика. Герцог подавал пример дисциплинированности русским дворянам, которые командовали беспорядочной и плохо вооруженной толпой своих рабов. Не удивительно, что тот, кто стал плотником в Амстердаме, дабы создать свой флот, под Нарвою был простым поручиком, показывая образец того, как надлежит обучаться искусству войны.
Русские по природе своей крепки, неутомимы и, быть может, столь же храбры, что и шведы. Но для побед войско следует приучать и к самой войне, и к дисциплине. Единственными полками, на которые можно было хоть сколько-нибудь надеяться, были те, коими командовали немецкие офицеры, но, к сожалению, оные оказались в слишком малом числе. Остальные же представляли собой сборище согнанных из лесов варваров, одетых в звериные шкуры и вооруженных кто луком, а кто просто дубиной. Лишь у немногих были ружья, и ни одному не приходилось еще участвовать в регулярной осаде. К тому же во всей армии не нашлось ни одного умелого артиллериста. Сто пятьдесят пушек, которые могли бы превратить маленький городок Нарву в пепелище, едва пробили брешь в стене, в то время как крепостная артиллерия ежеминутно косила целые ряды в русских траншеях. Город не имел почти никаких укреплений, у коменданта барона Горна не было и одной тысячи регулярного войска. Тем не менее огромная московитская армия не смогла и за шесть недель взять город.
Только 15 ноября царь узнал, что шведский король переплыл море на двухстах транспортных судах и идет на помощь Нарве. Шведов было двадцать тысяч, и у царя оставалось единственное преимущество в количестве войск. Отнюдь не выказывая презрения к неприятелю, сделал он все возможное для сопротивления оному. Не довольствуясь своими восьмьюдесятью тысячами, приготовился он выставить еще одну армию, чтобы на каждом шагу чинить неприятелю препятствия. Тридцать тысяч солдат уже шли форсированным маршем из Пскова.
Затем совершил он то, что опозорило бы его, если бы относилось сие не к столь великому государственному мужу. Петр покинул свой лагерь, где так необходимо было его присутствие, дабы привести еще один корпус, что вполне совершилось бы и без него. Демарш сей как будто свидетельствует о страхе сразиться в укрепленном лагере с юным неопытным государем.
Тем не менее намеревался он не только окружить Карла двумя армиями, но и расположил еще тридцать тысяч, выведенных из нарвского лагеря, в одном лье от города, как раз с той стороны, откуда двигались шведы. Далее на этой же дороге стояли двадцать тысяч стрельцов, а еще дальше пятитысячный авангард. Нужно было сначала сбить всю эту силу, чтобы только подойти к лагерю, окруженному насыпью и двойным рвом. Шведский король высадился в Пернове, имея шестнадцать тысяч пехоты и немногим более четырех тысяч кавалерии. Из Пернова он поспешил к Ревелю, взяв всего лишь четыре тысячи пехотинцев и всю конницу, и вскоре вышел к аванпостам неприятеля. Не колеблясь, он поочередно атаковал их, не давая времени распознать, с каким малым числом им приходится иметь дело. Московиты, видя перед собою шведов, вообразили, будто это вся их армия. Пятитысячный авангард, стоявший на позиции промеж двух скал, каковую могли бы удержать противу целого войска даже сто человек, бежал при первом появлении неприятеля. Находившиеся позади двадцать тысяч, объятые ужасом, привели в замешательство весь лагерь. Понадобилось всего два дня, чтобы сбить все посты, и то, что при иных обстоятельствах зачлось бы за три победы, не замедлило наступление шведов ни на один час. Наконец после длительного марша король со своим усталым войском явился перед восьмидесятитысячным лагерем русских, имевшим в оном сто пятьдесят пушек. Дав солдатам небольшой отдых, Карл без дальнейшего промедления приказал атаковать неприятеля.
