О Джентиле Беллини по городу ходили легенды. В 1479 году он оказался в Константинополе при дворе султана Мехмеда II, куда был направлен сенатом со специальной миссией — присутствовать на торжествах по случаю женитьбы наследника турецкого престола. Там он сумел подружиться с самим султаном и написал его превосходный профильный портрет (Лондон, Национальная галерея). Сохранился рассказ о том, как, принимая в дар картину венецианского гостя «Голова Иоанна Крестителя», Мехмед заметил, что жилы на шее отрезанной головы написаны неверно. Когда же автор осмелился ему возразить, султан выхватил саблю и отсек голову стоящему рядом пажу. Подняв с пола окровавленный обрубок, он принялся доказывать онемевшему от ужаса художнику, в чем заключалась его ошибка на картине. Но султан щедро расплатился с венецианцем за портрет, подарив тяжелую цепь из чистого золота, что по тем временам было целым состоянием. Как поговаривали тогда в Венеции, своим искусством Джентиле Беллини, пробывший около года во вражьем стане, сделал гораздо больше для поддержания добрых отношений с грозным султаном, чем все побывавшие там до него послы республики вместе взятые. За заслуги на дипломатическом поприще он был удостоен рыцарского звания.
Тициан решил перейти в мастерскую к Джентиле Беллини, расставшись по-доброму с немало сделавшим для него Дзуккато. Но брат Франческо за ним не последовал, решив остаться в мозаичной мастерской. На новом месте Тициан задержался недолго, хотя именно в мастерской Беллини он ознакомился с законами перспективы и правилами построения композиции. Но, как пишет биограф Дольче, старый наставник однажды резко выразил недовольство рисунком ученика, заявив при всех, что из него не выйдет толк в живописи. Будучи по натуре гордым и независимым, Тициан не стал что-то доказывать или оправдываться и тут же покинул сварливого учителя, перейдя в мастерскую его не менее известного младшего брата Джованни.
Джованни Беллини был любимцем Венеции, где его ласково называли Джамбеллино, объединив имя и фамилию в одно слово. Его мастерская на площади Санта-Марина притягивала молодежь, которой было чему здесь научиться и что почерпнуть. Работы славного мастера поражали новизной, мягкостью линий и нежным колоритом. Многое он перенял от отца, художника Якопо Беллини, оставившего после себя несколько архаичных изображений Мадонн и альбом с 99 великолепными рисунками, которые были созданы им во время пребывания в Риме (Париж, Лувр; Лондон, Британский музей). Эти рисунки изобилуют многофигурными сценами, античными памятниками и архитектурными фантазиями. Якопо Беллини, как и его современник Антонио Виварини, был зачинателем венецианской школы живописи и первым заговорил о перспективе и ее законах.
Джамбеллино прошел также в Падуе школу знаменитого Франческо Скварчоне, фигуры приметной и весьма необычной. Художником он был средним, зато оставил о себе память как педагог и знаток античности, и его даже величали «отцом художников». Поначалу он был преуспевающим портным, а затем более четырех лет провел в странствиях по Италии и Греции, где ему удалось собрать и вывезти богатую коллекцию образцов античного искусства. Вернувшись в Падую и добившись звания художника, удачливый собиратель раритетов открыл мастерскую, превратившуюся вскоре в нечто среднее между художественной школой и подрядным заведением. Окруженный ватагой послушных подмастерьев, он брался за любые заказы, поручая их исполнение наиболее прилежным ученикам, а затем собственноручно подписывал их работы, чем в дальнейшем поставил в трудное положение исследователей.
Слава о Скварчоне, его замечательной коллекции и новшествах, которым он обучал, распространилась за пределы Падуи, а его школа стала подлинной достопримечательностью города, куда стекались дети плотников, сапожником, торговцев, мечтавшие стать художниками. Скварчоне обладал наметанным глазом, безошибочно угадывая таланты в толпе одержимых любовью к живописи молодых людей. Все преподавание основывалось на точном следовании образцам античного искусства, изучении анатомии и пропорций тела, а также овладении мастерством рисунка. Но особое внимание уделялось вопросам перспективы. В те годы перспектива была повальным увлечением не только среди художников. Ее рассматривали как особую область философии, а при Падуанском университете в 1444 году была открыта специальная кафедра, на которой одно время преподавал флорентиец Паоло Уччелло, прозванный современниками «магом перспективы».
Сошлемся на курьезный документ, характеризующий Скварчоне как педагога. Принимая в школу новичков, он подписывал с ними договор, по которому брал на себя обязательство обучить «умению размещать фигуры и всякую утварь, как то: стол, сундук и скамью — в разных частях плоскости по особой методе, дабы уразуметь положение оных предметов на плоскости, равно как умению рисовать голову человека в разных изометрических ракурсах и пониманию природы обнаженного тела, рассматриваемого с различных точек зрения». Заметим, что этот документ датирован 1467 годом, когда Леонардо да Винчи было пятнадцать лет, а Дюрер еще не родился.
За годы существования школы Скварчоне из ее стен вышло более ста художников, величайшими из которых были Андреа Мантенья и его шурин Джованни Беллини. Вернувшись в Венецию и оказавшись в родной лагунной стихии, Беллини открыл собственную мастерскую и применил многое из тех премудростей, которым его обучали в Падуе.
Первые шаги в искусстве
Мастерская Джованни Беллини, когда в ней оказался Тициан, была одним из художественных центров Венеции, где помимо целой армии учеников и подмастерьев можно было повстречать видных представителей культуры, политики и делового мира. Прежде всего это был Альдо Мануцио, который обычно появлялся с очередной вышедшей книгой, чтобы преподнести ее в дар мастеру. Однажды он привел в мастерскую своего знаменитого гостя Эразма Роттердамского, чье пребывание в городе было отмечено как важное событие. Завсегдатаями мастерской были поэт Пьетро Бембо с очередным сонетом, посвященным Джамбеллино, аристократ и коллекционер Маркантонио Микьель и конечно же летописец художественной жизни города всезнающий Марин Санудо. Здесь бывали художники из других городов, и Тициан познакомился с флорентийским живописцем-монахом Фра Бартоломео делла Порта, прибывшим для закупки аквамарина, киновари и других ценных красок. Флорентиец немало порассказал Тициану о художественной атмосфере, царящей во Флоренции и в Риме, о работах Рафаэля и Микеланджело по заказу папы.
Мастерская Джамбеллино стала для Тициана великой школой, в которой он постигал мастерство живописца и обогащал свой культурный багаж, постоянно ощущая, сколь недостает ему знания латыни. В школе, которую он посещал ребенком в Пьеве ди Кадоре, латынь не преподавали. По натуре Тициан был молчалив, как истинный горец, и больше слушал, о чем рассуждали другие. Сознавая свое несколько запоздалое вступление на стезю искусства, он садится за книги, посещает диспуты в Академии, в которых принимали участие лучшие умы той эпохи. Пройдет время, и он будет поражать собеседников начитанностью, глубиной знаний в различных областях и оригинальностью суждений, что было отмечено современниками. «Тициан — умнейший собеседник, способный судить обо всем на свете». Многие работы Тициана, а особенно на мифологические темы, показывают, сколь умело он интерпретировал некоторые воззрения итальянских неоплатоников и произведения латинских авторов. В качестве примера можно сослаться на «Любовь небесную и Любовь земную», три «Вакханалии» или «Аллегорию брака», о которых речь пойдет ниже.
