Спи, убаюкан пеньем херувимов![3]
Но эти ангелы вовсе не пели песни испуганной фигуре в пижаме. Они скорее неуклонно тащили его за вырезанные из дерева ноги к адскому котлу в изножье кровати. Рот жертвы был широко распахнут, и она падала в огонь, оскалив крошечные зубы в беззвучном крике.
Очень напоминает прискорбные обстоятельства смерти настоящего мистера Сэмбриджа.
Две фигуры, падающие в вечность: деревянная и из крови и плоти.
Какой вывод можно сделать из этого?
На стене рядом с кроватью находилось нечто, сначала показавшееся мне веером леди из XVIII века: огромный кружевной полукруг, который при ближайшем рассмотрении оказался огромным кораллом.
Ножки прикроватного столика были выточены в форме змей, поддерживающих мраморную столешницу, на которой лежали два шиллинга и шестипенсовик, ключи, серебряные карманные часы с цепочкой и брелоком, статуэтка горгульи размером с кулак, выточенная из какого-то темного дерева, может быть, черного, обломок карандаша, серый пух, указывающий на то, что эти вещи были извлечены из чьего-то кармана, и билет из тотализатора.
Я с болью вспомнила, как прошлым летом мы с Даффи купили отцу на день рождения билет на эти же скачки.
«Это самый большой выигрыш за всю историю, – сказала я ему, вне себя от волнения, и протянула билет. – Больше двадцати тысяч фунтов».
Двадцать с чем-то тысяч фунтов помогут облегчить финансовые проблемы отца, думала я.
Отец нахмурил брови, а я продолжала стоять с билетом в протянутой руке.
«Я ценю твою заботу, Флавия, – сказал отец. – Очень мило с твоей стороны, но я не могу его принять».
Он был в таком же замешательстве, что и я.
«Никогда не играй на скачках, – сказал он. – Ты не должна пользоваться слабостями других людей. Ты прекрасно знаешь, что лотереи вне закона».
«Но…»
«Нет, Флавия. Довольно. Я все сказал. Можешь идти».
С этими словами он сосредоточил внимание на альбоме с марками.
Я была слишком подавлена, чтобы рассказать Даффи о произошедшем.
Можно ли отозвать назад свою молитву, подумала я тогда.
В течение следующих недель ночами в своей кровати я молилась, чтобы наш билет не выиграл. Иначе это будет катастрофа. Хотя я способна хранить молчание, я знала, что продавец выигравшего билета тоже получит вознаграждение. В моем случае продавцом был Типпи Хогбен, который под прикрытием лавки на рынке в Мальден-Фенвик творил рискованные дела, продавая контрабандные чай, масло и сахар.
И если Типпи получит шанс выиграть хотя бы шиллинг, я труп. Сплетни меня погубят.
Преступным было не то, что я пыталась подарить билет отцу, а то, что я вообще его купила, и это была моя личная ответственность. В последний момент Даффи уклонилась от похода в лавку Типпи под предлогом ужасной головной боли, поэтому мне одной пришлось заняться этим грязным дельцем.
Теперь, через полгода после этого происшествия одна мысль о лотерейном билете вызывала у меня тошноту. Это стало одной из причин, почему я не притронулась к лотерейному билету мистера Сэмбриджа.
Второй причиной были отпечатки пальцев.
Не знаю, проверял ли покойник свой билет на предмет выигрыша. Маловероятно. Если да и если он проиграл, он бы его выбросил. Если бы он выиграл, он бы обменял его на деньги.
Надо проверить, есть ли какая-нибудь информация на обратной стороне билета, и решение пришло быстро. Наклонившись над столом, я высунула язык и кончиком аккуратно перевернула бумажку.
«Необходимость – мать предприимчивости», – однажды сказала Даффи, и насколько я знаю, еще никто не придумал систему установления личности по отпечаткам языка. Надо включить это в список гениальных идей, которые я когда-нибудь предложу инспектору Хьюитту.
Но, разумеется, не в этот раз.
К моему разочарованию, обратная сторона чека не была подписана: ни имени продавца, ни передаточной надписи покупателя.
Я снова повторила трюк с языком и вернула билет в первоначальное положение. Он слегка намок, но скоро высохнет.
Но постойте-ка! Обо всем ли я подумала?
Что, если они проведут тест слюны? Сообразит ли сержант Вулмер провести тест на слюну на этой хрупкой улике?
Больше двадцати лет назад немецкий исследователь Мюллер предложил тест, по результатам которого можно было определить наличие слюны – благодаря ферменту альфа-амилазе. Но насколько я знаю, Мюллер не мог отличить альфа-амилазу человеческой слюны от этого же фермента, содержавшегося в некоторых бактериях и грибах, а также слюне определенных видов обезьян.
Если меня обвинят, это будет хороший аргумент для защиты: может быть, билет был в контакте с грибами или бактериями, выпал из кармана мистера Сэмбриджа во время прогулки в лесу и приземлился на гриб.
Или его лизнул какой-нибудь игривый шимпанзе в зоопарке.
При этой мысли я улыбнулась – первый раз за много месяцев.
Меня развеселила химия. Химия может вознести вас из грязи в космос.
За исключением некоторых случаев.
Все легко может пойти не так. Даже несведущие средневековые алхимики признавали, что в химических операциях часто бывает замешан дьявол.
Надо быть осторожной.
Непросто перехитрить сотрудников полиции.
Однако никто еще не слышал о том, чтобы жертв убийства – если мистер Сэмбридж действительно убит – подвешивали вверх ногами.
Что, если это какая-то странная ритуальная человеческая жертва?
Я понюхала воздух, но не обнаружила никаких признаков свечей или дыма; ничего похожего на горелый жир младенца или чего-то вроде этого. Не думаю, что я могла бы это пережить. У меня невероятно острый нюх, но некоторые вещи просто нельзя вынести.
Нет, я чувствовала только слабый запах серы, который вполне мог остаться от зажженной спички.
Убедившись, что в комнате нет следов сажи и пепла, пентаграмм и прочих вещей, о которых Даффи узнает из душераздирающих романов Денниса Уитли и которые она с удовольствием пересказывает мне по вечерам, я с облегчением вздохнула.
