Подслушано на пикнике в Мускаунти, который расположен в четырёхстах милях к северу от чего бы то ни было.
Один
Мужчина с роскошными усами (тщательно ухоженный «перец с солью») был не кто иной, как Джим Квиллер, автор собственной колонки в газете «Всякая всячина», выходившей в Мускаунти дважды в неделю. Он переселился сюда из Центра — так местные жители называли все земли, лежащие от них к югу. Сами они по большей части были отпрысками первых поселенцев, унаследовавшими их силу духа, чувство юмора и ярко выраженный индивидуализм.
Они с удовольствием читали колонку «Из-под пера Квилла», которая появлялась дважды в неделю, принимали как должное то, что он живёт один с двумя кошками в перестроенном яблочном амбаре и холит свои великолепные усы.
В юности, которую Джеймс Макинтош Квиллер провёл в Центре, он вынашивал три честолюбивые мечты: первая — попасть в бейсбольную команду «Чикагские щенки», затем — играть на одной из сцен Бродвея и, наконец, — писать для «Нью-Йорк таймс». Но чего у него, конечно, и в мыслях никогда не было, так это стать самым богатым человеком северо-восточных штатов! Как так вышло — история, удивительнее любого вымысла.
Тётя Фанни Клингеншоен, надо полагать, знала что делала, когда отказала все своё имущество ему одному.
Квиллер учредил благотворительное общество — Клингеншоеновский фонд, который занялся улучшением жизни в Мускаунти. Благодаря Фонду К., как все и каждый его называли, медицинские, школьные, культурные учреждения и инфраструктура округа заработали гораздо эффективнее.
Ко всеобщему удивлению, и другие семьи, давно уже владевшие немалыми капиталами, вдохновившись благим примером, начали вкладывать деньги в общественные предприятия. На их пожертвования уже проектировались два музея, музыкальная школа и дом отдыха и развлечений для старшего поколения (ДОРСП).
Все идёт чересчур гладко, думал Квиллер с пессимизмом бывалого газетчика.
— Твои прогнозы, Арчи? — обратился он к старому приятелю, с которым когда-то, ещё в Чикаго, ходил в один детский сад.
Теперь Арчи Райкер занимал должность главного редактора «Всякой всячины».
— Когда кругом гуляет столько денег, — мрачно покачал тот головой, — кой-кого одолевает жадность.
(Приезжие со всей страны — одетые как на парад — платили по пятьдесят долларов за билет за осмотр поместья «Старая усадьба».)
Был конец теплого августовского дня. Квиллер и его четырехлапые друзья наслаждались уютным вечером, который они коротали в яблочном амбаре. Квиллер почитал им «Уолл-стрит джорнал»[1], а потом все трое полакомились мороженым.
Амбар представлял собой восьмиугольную башню, построенную больше ста лет назад из полевого шпата и вековых валунов. Старые деревянные балки внутри и торчащие под кровлей стропила выцвели до молочного цвета. Там, где раньше высились полки для хранения яблок, теперь поднимались серпантином пандусы и лестницы с балконами на трёх уровнях.
Чуть позднее сиамцы, покинув уголок для чтения, принялись гоняться друг за другом вверх-вниз по пандусам, пока не свалились на софу в центре амбара. Жилые помещения открытой планировки располагались вокруг огромного кубообразного камина, дымоходы которого устремлялись к кровле, на сорок футов ввысь.
Было почти одиннадцать, и Коко с Юм-Юм начали выказывать озабоченность: наступал час последней трапезы перед сном.
Двигаясь нарочито медленно — чтобы помучить сгоравших от нетерпения сиамцев, — Квиллер гремел банками с кабиблами и с преувеличенной тщательностью протирал две и без того сухие миски. Сиамцы не сводили с него глаз. Коко, казалось, даже дышать стал тяжелее.
Внезапно он переключил своё внимание на телефонный аппарат, висевший в простенке между кухонным окном и дверью на задний двор. Он с минуту таращился на него, нервно поводя ушами.
Квиллер принял сигнал. Благодаря таинственной кошачьей интуиции Коко знал, что телефон вот-вот зазвонит, и несколько секунд спустя действительно раздалась трель. Как он, этот умница кот, мог предвидеть такое? Догадываясь, что звонит Полли Дункан, главная женщина его жизни, Квиллер постарался смодулировать соответствующие интонации.
— Вечер добрый! — произнёс он наисладчайшим голосом.
— Добрый-добрый! Ты, судя по голосу, в прекрасном настроении, — нежно проворковала Полли в ответ. — Чем занимаешься?
— Ничем особенным. А ты?
— Ушиваю новое платье. Укорачиваю на пару дюймов.
— Фью-у-у! — изобразил восхищение Квиллер.
— Оно длинновато, — продолжала Полли, не удостоив вниманием этот удалой охотничий посвист. — А мне пришло в голову надеть его, добавив что-нибудь шотландское, на вечер в воскресенье. Мы будем отмечать возвращение из Шотландии доктора Конни. А ты не хочешь надеть твой шотландский наряд, Квилл?
Когда-то давно он восставал против того, чтобы рядиться, как он выражался, в «юбчонку», но теперь при мысли о килте рода Макинтошей, о клинке и гетрах в Квиллере начинал звучать голос крови. Как-никак, а его мать была Макинтош!
