Я посмотрела на часы. Осталось всего две минуты. Две минуты — и я отправлюсь искать Тэма. Я еще не решила, что буду делать, когда окажусь в Виргинии, но была уверена, что разберусь на месте.
Я положила альбом для рисования на колени и стала изучать карту, которую составила после аварии. Я нарисовала горы и как мы с мамой пели песню, извилистую дорогу, длинные полуденные тени и оленей, которые, как сказали рейнджеры, чаще всего попадают под колеса. Мне было больно, но пришлось нарисовать и Тэма, и визжащие шины с запахом жженой резины, и осколки стекла, и поломанные ветви деревьев, и клетку с Тэмом, вылетевшую из грузовика. У меня в горле стоял ком. Руки вспотели.
— Эбби.
Я подняла глаза. Мое сердце замерло.
Мама.
Я попалась. Я сжалась, приготовившись к маминым нотациям.
Но вместо этого она села рядом со мной и взяла меня за руку. Помолчав, мама сказала:
— Родственник из Виргинии, да?
Я отвернулась. Мне стало понятно, что я никудышная лгунья.
Я думала, мама собирается рассказать мне, как это плохо — обманывать, как безответственно я поступила.
Но вместо этого она вытянула ноги и откинулась на спинку скамейки.
Между нами повисла тишина, натянутая как струна.
Потом подъехал автобус. На табличке большими буквами было написано: «Эшвилл».
Я начала убирать мамины руки. Она меня крепко схватила.
— Нет, Эбби, — сказала она.
Я смотрела, как люди выходят из автобуса.
— Но, мама, я купила билет…
Мама терпеть не могла сорить деньгами.
Она замотала головой.
— Я не могу тебя отпустить.
Мое сердце учащенно забилось, когда я увидела, как водитель помог женщине с ребенком сесть в автобус. Старик собрал свои пакеты, набитые непонятно чем, и засеменил к ожидающему автобусу.
Мама до боли сжала мою руку.
— Мама, пожалуйста! — воскликнула я. Слезы потекли по моим щекам. — Я должна его найти!
Мама вытерла мои слезы.
— Я понимаю, Эбби. Правда, понимаю. Но нет.
Водитель автобуса убрал ступеньки и запрыгнул на сиденье.
Двери вот-вот должны были закрыться.
Я выдернула руку и вскочила на ноги. Я даже не подумала схватить рюкзак.
Я ковыляла через зал так быстро, как только могла.
— Эбби, стой! — прозвенел мамин голос.
Я замерла на долю секунды, потом начала протискиваться в двери.
— Подождите! — закричала я.
Водитель завел двигатель. Его рука потянулась к кнопке, чтобы закрыть дверь. Он посмотрел на меня, потом на маму.
— Поезжайте, — прозвучал из-за моей спины мамин голос. — Она не едет.
Дверь закрылась.
Я с отчаянием глядела вслед уезжающему автобусу, который мог бы отвезти меня в Виргинию. Если бы не эти идиотские костыли и не этот дурацкий гипс, я бы успела на автобус.
Мама коснулась моего плеча.
— Пора ехать домой, Эбби.
Я шарахнулась от нее, как от огня.
— Хватит! — закричала я. — Хватит указывать мне, что делать!
Мама отпрянула, будто получив пощечину.
— Это ты во всем виновата, — сказала я. — Если бы ты разрешила Тэму сидеть вместе с нами в твоем дурацком грузовике, я бы никогда его не потеряла. Но нет, все, что тебя беспокоило, — это насколько хорошо выглядит твоя машина.
Мама подняла руку, как будто хотела отогнать бешеного пса.
— А теперь, Эбби…
Но меня уже прорвало.
— А потом ты пообещала, что мы вернемся на место аварии, но мы так и не вернулись, и мне приходится ехать одной, потому что вам всем наплевать.
Мама обхватила себя руками.
— Мне не наплевать, Эбби. Я любила Тэма. Но тебя я люблю больше. Я должна делать то, что лучше для тебя. Когда-нибудь ты поймешь.
— Нет, не пойму! — не унималась я. — Я никогда не пойму. Все, что я понимаю, — это то, что Тэм сейчас где-то ждет меня. А вам наплевать!
Я вся дрожала, как лист на ветру. Я еще никогда не разговаривала так со взрослыми, тем более с мамой. Теперь она отправит меня жить в амбар, к своим драгоценным ламам, а может, заставит идти пешком всю дорогу домой. Мне было все равно. Все, что я сказала, было правдой.
Мама открыла рот, как будто собиралась что-то возразить, но потом сжала губы. Она ссутулилась, как будто из нее выпустили весь воздух.
Мама вытерла уголки глаз и шмыгнула носом. Повесив мой рюкзак себе на плечо, она сказала:
— Давай, дорогая. Поехали домой.
Как только мы вернулись с автобусной станции, я сразу же пошла в свою комнату и не выходила оттуда. В животе урчало из-за пропущенного ужина, но меня это не беспокоило. Тэм, скорее всего, тоже голодал.
Я достала карту, которую собиралась дорисовать во время поездки на автобусе в Виргинию, но тут в мою дверь постучали.
Я крепче сжала цветной карандаш.
— Уходите, — сказала я.
Дверь все равно открылась. В проеме появилась бабушка, высокая и стройная, как сосна.
— Я принесла тебе немного поесть, — сообщила она.
Я опять посмотрела на свою карту.
— Я не хочу жрать, — ответила я. Но бабушке было все равно, как я разговариваю.
Она закрыла за собой дверь.
— Я приготовила жареный сыр, он весь расплавился и такой липкий, как ты любишь.
Мой живот сразу же отреагировал на эти слова. Я очень любила бабушкины сэндвичи с жареным сыром. Но все же…
— Нет, спасибо, — сказала я.
Бабушка поставила поднос с сэндвичем и стаканом молока на мою кровать. Потом взяла расческу с туалетного столика и подошла ко мне сзади.
Она распустила мои косы.
— Голодание не вернет Тэма, Эбби.
Я закрыла глаза, чтобы не расплакаться, и ничего не ответила. Ком в горле был таким большим, что я ничего не смогла бы сказать, даже если бы захотела.
Расчесывая мои волосы, бабушка произнесла:
— Ты чуть не разбила маме сердце, когда попыталась убежать, дорогая.
Она расчесывала запутанные волосы, и ком постепенно исчезал, но я все еще молчала.
— Твоей маме и без того есть о чем беспокоиться. Твой папа опять уезжает, и нужны деньги, чтобы починить фургон.
— Я не понимаю, зачем папе опять уезжать. Я думала, он больше не будет ездить на гастроли, — произнесла я.