Всем держаться стойко и смело! Мы отразим атаку злобных тавров! С нами на борту священный огонь из очага Гестии! На рулевое весло встать – Агенору!
И возрадовались греки и сразу подчинились юному командору, ведь никто не хотел умирать, и чётко исполняли приказы талантливого мальчишки, сразу умно оценившего смертельную ситуацию.
Подплывающие варвары вплавь и на лодках, поражались длинными копьями гоплитов и стрелами лучников, которым удобно было метко стрелять с палуб триеры. А вот тавры часто впустую посылали стрелы с танцующих на волнах узких пирогах, выдолбленных из вековых смолистых сосен.
И громоздкая триера, получив толчки от весёл, стала гордо разворачиваться среди многочисленного окружения малого флота тавров. Свист стрел, гортанные крики атакующих, яростные клики отбивающихся, хрипы раненых и умирающих смешались с воплями и рыданиями. А над пиратской кровавой атакой простиралась златая риза зари, где Гера, словно сын богини Артемиды Эфесской, приносил грекам удачу и победу! Даже рваный парус, поймав слабое дыхание ветра, придавал триере быстрый ход вместе с отчаянной греблей рабов, получивших шанс на жизнь, а не потерять отрубленную голову на капище тавров у богини Девы.
В пылу дружной и массовой атаки тавры совсем забыли о высадившихся на берег за водой четырёх матросов, а они опять вскочили в лодку, и стали отчаянно грести обратно на триеру. И зоркий капитан увидел своих товарищей и тут же последовал новый приказ.
– Гребцы, табанить вёсла! Лучники, веером стрел охранять наших возвращающихся моряков! Перисад, приготовь шест с крюком и зацепи за нос лодки!
Всё было исполнено умело и быстро, лодку прицепили к кораблю, и опять летят быстрокрылые команды юного капитана: – Гребцы, снова дружно налечь на вёсла, гоплиты продолжать отражать атаки, лучники, стрелять по ведущим в таврских лодках!
И будто поток быстроводный подхватил триеру и направил в открытое море, где команду ждали – свобода жизни и смерть от безводия.
Но юный капитан, наполнившим мужеством душу от выигранной битвы у пиратов, вглядывался в очертания дуги берега, пытаясь найти безопасное место для причала и спасительную воду – текущую в ручье или скрытую в глубоких колодцах. Он пытался вспомнить рассказы деда о местной лоции. И словно в ответ он увидел струйки дымов, вертикально встающие в небо, – Там, наверное, дома эллинов? – вопрос стал радостно и тревожно метаться над златокудрой головой капитана, набиравшего опыт и знания мореплавателя.
ЗАЛИВ СОКРОВИЩ
Роман
На Понте один из самых красивых заливов – это Горзувиты. С востока у него возвышается могучий остов горы Медведь, своими скальными формами и обводами напоминающего лесного гиганта, долго топавшего в трудном пути с севера и теперь от жажды ненасытно пьющий морскую влагу. С запада скалистый мыс Мартьян, как рыжая лисица, изгибается и колышет своим прекрасным «мехом», сотканным из крон чудесных деревьев. В объятиях этих диковинных животных застыли каменные острова Адаллары, повитые дивной легендой. С высоты горного хребта залив сторожит скалистая грудь горы Авинда и рядом на перевале блестит золотом и серебром, отобранном у греков, капище тавров.
На береговой тетиве лука залива застыли грозные скалы с гротами и пещерами. Крохотные деревушки и родовые поселения разбросаны в прибрежной зоне, крепко связанные устным договором, знаками, сигналами. Залив – страх моря и суши, гнездо пиратов и разбойников.
Морской путь от греческих берегов с городами Синоп и Гераклеи Понтийской хороший попутный ветер приводил прямо к Бараньему Лбу( потом её назовут гора Медведь). На прохождение Понта требовалось одни сутки, а потом парусники уходили вдоль берега на восток, к Феодосии и Боспору, или на запад, к Херсонесу. Быстро, легко и удобно в любое время суток, но иногда ночью такая темень проглатывала море, горы и все ориентиры, тогда, будто глаза у моряков выкалывала и заливала чернота, как ориентироваться? И тут приходили на «помощь» тавры, зажигая светильники на скалах и заманивая триремы, биремы, военные и торговые суда в свои сети, свитые из крепких дикорастущих лоз и лиан, ловко расставленные в заливе сокровищ, подплывали к ним на своих легких лодках, брали на абордаж и грабили всё, что попадалось под руку. Чужестранцам, по обычаю и завету своего языческого бога Девы, отрубали головы в храме, а трупы бросали в море на съедение рыбам.
Этот беломраморный храм возвышался на утёсе Бараньего лба, с него в море вела лестница в сорок ступеней.
Попадала добыча таврам во время туманов, когда капитаны теряли ориентировку, а тавры трубили в рога, призывая моряков повернуть на их сигналы.
Во время штормов корабли прятались в защищённом горами заливе и становились очередным богатым уловом для пиратов.
Если приходила военная эскадра, чтобы наказать разбойников, то тавры сразу же убегали в горы, бросив своё скудное хозяйство, ведь награбленное богатство они давно попрятали по пещерам, щелям, гротам, куда вели потайные тропы с нырянием под воду или замурованные подземные хода. Гнаться за ловкими и опытными горцами, знавшими все дороги вокруг, греческие гоплиты не решались, боясь попасться в очередную западню.
Морские ветры, что рокотали над Понтом, имели свои имена, которые им давали моряки и рыбаки, испытав силу парусных мускулов, рваный ужас ураганов, ласковые мелодии теплого юга, сырой запах дождя с мандариновыми, олеандровыми оттенками, а жаркое солнце приносило смолистый запах сосны, кевы и можжевельника. Умеренный северный ветер называли «понтийским горнистом», а северо-восточный, срывающийся с гор у большой бухты – «понтийская буря», жаркий ветер юга, сильный и приятный, носил имя «ливийский флейтист», западный звонкий и весёлый – «Золотая кифара Орфея». Это были Большие ветры, а Малые дули и вздымались волной из-за каждого мыса, скалистой горы, гуляли в утёсах, носились по бухтам, смеялись и хмурились среди заливов и проливов.
Ветры залива сокровищ были покорны таврской Богине Девы, державшей их на короткой узде. Одной рукой Дева будто ласкала тавров, гладя их ласковым ветром, а другой топила в море корабли. Крутящийся ветровой хоровод у островов называли кратко и ёмко – «Безумие». Белые волны у мыса – «Буйная пена». Зеркальный штиль – «Истома», утреннюю прохладу – «Свежесть», вечерний закат – «Золото перевала», лунную млечность моря – «Серебро на ладони». «Поющие кони» – гудели над хижинами, прилетая с гор. Проливной дождь был известен, как «Мокрые волосы», а краткий и редкий – «Слёзы Девы».
Сильное течение у подводных гротов «Щупальца медузы», рассыпанные камни в море – «Блестящие жемчуга». Бродившее эхо голосов по скалам и водам «Уши розовых раковин». Зелёные, бурые, фиолетовые и красные водоросли – « Глаза утопших».
Иногда странное облако рождалось вокруг горы, разделяя её на две половины. Плотное с лазоревыми оттенками оно медленно вращалось вокруг горы, а небо стояло чистое и прозрачное. Спустя некоторое время облако взбухало, увеличивалось и закрывало гору с середины до самой вершины. Тавры назвали это облако «Шлем на голове». Оно вызывало у них необъяснимый страх и суеверие, будто это было таинственное дыхание самой горы, чудище оживающего Медведя.
