– Простите, пожалуйста. А что вы можете сказать о банке «Леуми»?
Докладчик на секунду задумался.
– Хороший банк… Но я бы вам посоветовал сотрудничать с банком «Апоалим».
Шура испугался:
– А я уже деньги положил.
– Много денег?
– Нет пока.
– Ну, тогда не страшно.
И докладчик повернулся к схеме на доске. Гарин шепнул:
– Шурик, ты не обидишься, если я тебя сегодня провожать не буду.
Он весело подмигнул и покосился на журналистку. Шура одобрительно кивнул. Хотя, по правде сказать, дама ему не нравилась. На вид ей было лет тридцать семь, она была среднего роста, гладкие черные волосы доставали до плеч. Улыбалась она слишком рассеянно, что придавало неестественность ее лицу, да и всему облику. В понимании Шуры она была никакая. Но больше в данный момент его занимало поведение Гарина. Не то чтобы он осуждал Мишу, совсем нет. Он его не понимал. Он знал до мельчайших деталей историю его эмиграции (здесь поправляли: репатриации), и ее он принимал полностью. Мужчина сделал так, как хочет женщина. Женщине было плохо в ее старом доме, и он решил создать для нее новый. А ведь это каких усилий стоит! И после стольких жертв завести пошлую интрижку с какой-то журналисткой? Надо было так мучиться! В его Челябинске тоже наверняка журналисток много.
Он шел по вечернему городу. Сейчас маршрут из ульпана домой казался новым, так как раньше он проделывал его только в светлое время дня. Собственно, и городом Натанию было назвать сложно. Так, несколько симметричных улиц с легкими названиями Смелянски, Жаботински, Черняховски, пересеченных проспектом Герцеля, которого Шура поначалу путал с Герценом. Более трудными для запоминания были улицы Шмуэль – Анацив и Шломо – Амелех, где он неизменно переставлял фамилии, так как имена этих деятелей были похожи, а фамилии ни о чем не говорили. Хорошо еще, что ему своевременно объяснили, что легкие имена не имеют ничего общего с советскими полководцами и спортсменами. Оказывается, нашлись другие евреи, чьи подвиги органичнее вписались в историю нового государства. Вскоре разрешилась и более трудная задача. Шмуэль оказался комиссаром, а Шломо – царем, при этом их фамилии никак в названиях не фигурировали. Нельзя сказать, что это сильно облегчало запоминание, но, по крайней мере, уберегало от конфузов.
На следующий день была назначена встреча с таинственным Аркашей, Лидиным знакомым. Встреча эта уже несколько раз переносилась, и Шура втайне надеялся, что она и вовсе отменится.
Он преодолел стеснение и настоял, чтобы Лида объяснила ему название будущей должности. Оказалось, что его, если повезет, возьмут работать охранником. Лида сердилась, что он не знает такого простого слова, как «шомер», которое известно в Израиле каждой собаке.
По московской жизни слово «охранник» ассоциировалось с реальным пацаном, который повсюду сопровождает серьезного дядю или же стоит на входе в не менее серьезную организацию. В Израиле же, как выяснилось, шомеры охраняют даже общественные туалеты, что многократно увеличивает востребованность этой профессии. Шура попытался объяснить, что у него нет никакого опыта в данной области. Но выяснилось, что ни у кого нет, но при этом другие в его положении не выпендриваются, а идут, куда берут. Да и туда просто так не возьмут. Дай бог, Аркаша поможет, все-таки Боря ему не чужой, а здесь принято добро помнить.
Шура перешел дорогу, чтобы выйти на улицу Черняховски, на которой находился Фирин дом. Продавец табачной лавки, где он ежедневно отоваривался, широко улыбнулся ему как старому знакомому и сказал: «Алан!» Шура поспешно ответил: «Шалом!» Он еще пока опасался альтернативных приветствий. «Шалом» било безошибочно. Продавец уже доставал пачку его «Пэл-Мэла», который в Израиле смешно называли «Пал-Мал». Он это сразу подметил и старался соответствовать. Хотя употребить знания в полном объеме удавалось редко, так как продавец, завидев Шуру, без вопросов доставал желаемое наименование.
Когда он вышел из магазинчика, проходящие мимо подростки спросили его, который час. Шура, отвернув манжет рубашки, поднес циферблат к глазам одного из парней. Они дружно сказали спасибо и побежали дальше. Его вдруг охватила такая необъяснимая радость, что вот он идет по улице израильского города так, будто бы ходил тут всегда. Ни у кого не возникало ни удивления, ни снисхождения, он был своим, он был отсюда. Шура уже почти любил всех этих прохожих, которые приняли его без объяснений, без доказательств того, что это и его земля. Ты вернулся? Добро пожаловать домой!
– Что ж на собрание не пришел? Много пропустил, между прочим.
Взгляд у Семы стал осмысленным. Он так разволновался, что даже сигарета выпала из рук.
– Да ты понимаешь, мне кошку вчера принесли…
– Кошку?
– Да, брат с женой отдыхать уехали, а мне кошку оставили. На три дня.
– А что, кошка одна не может посидеть?
Сема задумался.
– Да они ее как принесли, она куда-то забилась, я ее весь вечер найти не мог. Прямо испугался.
– Нашлась?
Сема заулыбался:
– Нашлась, дура! Ночью откуда-то выползла и орать начала. Я ее кормил, кормил, а она все равно орет. Прямо не знал, что делать… Потом уснула со мной в кровати.
– Соображает.
Шура собрался поискать Мишу, но Сема не отпустил:
– Ну, скажи, скажи, чего там было-то?
– А, ну было очень познавательно. Главный бизнесмен Израиля выступал, потом банкир один.
Сема расстроился:
– Ну, ты записал?
– А то!
– Дашь почитать?
– Да нет проблем. Только попозже. Я пока сам читаю.
Тут Шура увидел Гарина. Тот махал ему рукой из-за железного ограждения, отделяющего двор ульпана. Сема вдогонку крикнул:
– Вы что, уходите? Ты ж только пришел!
Шура неопределенно махнул рукой. Не объяснять же, что он был на интервью и теперь ждет не дождется, как бы поскорей поделиться впечатлениями с Мишкой. Гарин тут же бросился его отчитывать:
– Что ты с ним лясы точишь? Мировые проблемы решаешь? Жду тебя, ищу. Пошли быстро, я водички хочу купить, пока перемена не кончилась.
Большая перемена длилась полчаса. Ее всегда ждали с нетерпением. Было невероятно трудно выдержать монотонный урок, который длился с восьми до одиннадцати, а потом с полдвенадцатого до часа. Особенно раздражали лица соучеников. Шура никак не мог ответить на вопрос, что он делает в этой разношерстной компании, которая состояла из пионеров и пенсионеров, с преобладанием последних.
Они присели на лавочку и откупорили бутылку апельсинового сока.
– Вот так сидим, понимаешь ли, сочок попиваем из трубочки на государственные деньги, а тебе все плохо. Капризный ты, Шурик! Не по годам…
– Ты чего наезжаешь? Интервью-то дал журналистке?
