О последнем мамонте
— Папа, разбуди меня завтра без пяти восемь, хорошо?
— Ладно. А почему так рано?
— Почему-почему?! Я сегодня опять опоздала.
— И тебе влетело?
— Нет. Первым уроком был русский, а Ольга Анатольевна за опоздание не ругает; говорит, что она сама опаздывала.
— Ольга Анатольевна?! Удивительно — мою учительницу по русскому тоже звали Ольгой Анатольевной, и она тоже не ругалась.
— А ты опаздывал?
— Конечно. Как сейчас помню, войдешь в класс после звонка, извинишься, а Ольга Анатольевна скажет: «Постарайся завтра прийти вовремя — у нас будет диктант». Потом оглядит класс и руки потрет от удовольствия: «О, Петрова нет! Подождем еще минутку — интересно, какую историю он сегодня придумает?!» Вскоре из коридора послышится знакомый топот, и в класс ворвется Пашка Петров: волосы взъерошены, щеки пылают, глаза горят: «Ой, вы знаете, почему я опоздал?!» Ольга Анатольевна его остановит: «Не торопись. Пройди к доске и подробно расскажи, что с тобой приключилось». И Пашка рассказывал. При этом он размахивал руками, крался вдоль доски, прыгал с воображаемой скалы или стоял, уронив голову на грудь и заложив руки за спину, изображая, как он мужественно вел себя на допросе у пиратов, или резко нагибался, когда вражеские пули — «Пиу, пиу!» — или бесшумные индейские стрелы проносились у него над головой. Мы тоже втягивали головы в плечи и вместе с учительницей переживали: успеет Пашка вернуться в Москву к первому уроку или погибнет в джунглях Амазонки от индейских стрел, пропитанных ядом кураре.
— Папа, он погибал, да?
— Нет, но опаздывал частенько. Помню, например, такую Пашкину историю.
Пришел он однажды домой и видит, отец сидит в кресле и вздыхает, а рядом стоит расстегнутый Пашкин портфель.
— Что случилось? — спросил Пашка с тревогой. — Ты посмотрел мой дневник?
Отец мотнул головой:
— Нет, я почитал твою тетрадь по истории. Оказывается, мамонты вымерли.
Пашка перевел дух:
— Папа, разве ты об этом не знал?
Отец пожал плечами:
— Как-то из головы вылетело. И эта трагедия случилась четвертого сентября, да? А в каком году?
Пашка не понял отца:
— Какая трагедия?
Отец показал запись в тетради: «Четвертое сентября. Потепление климата. Вымерли мамонты…»
Пашка рассмеялся:
— Папа, ты все перепутал. Четвертого сентября мы изучали каменный век. А вымерли мамонты примерно десять тысяч лет тому назад.
Отец вздохнул:
— Понятно. А я-то подумал, как наука далеко шагнула — с точностью до одного дня знают, когда что произошло: «Одиннадцатое сентября — зарождение искусства и религиозных верований; первое октября — распад родового строя…» Как ты думаешь, что могло случиться с последним мамонтом?
Пашка пожал плечами:
— Убили, наверное. Люди каменного века на них охотились.
Отец погрозил кулаком:
— Гады! Не могли последнего пожалеть. — И тут он хлопнул себя по лбу. — Давай спасем этого мамонта, не дадим его погубить!
Пашка сразу загорелся:
— Давай!
Они с отцом были, как говорится, два сапога — пара. Если что решили, то кровь из носа, но сделают.
Помню, в пятом классе у Пашки по немецкому была тройка с минусом. Ну, ты сама знаешь, что такое тройка с минусом. Это двойка. И вот за месяц до окончания учебного года втемяшил он себе в голову: выучу немецкий на пятерку! И выучил. День и ночь бубнил по-иностранному — чуть родной язык не забыл. Мама зовет его завтракать, а Пашка спрашивает: «Вас ист дас: сафтрак?» В конце года принес он родителям дневник и сказал гордо: «Битте!» У них глаза на лоб полезли: по немецкому пятерка с плюсом, а по остальным предметам — тройки с минусом.
Короче, отправились они с отцом выручать последнего мамонта.
— Папа, у них что, машина времени была?
— Не знаю. Ольга Анатольевна тоже об этом спросила, но Пашка пропустил ее вопрос мимо ушей и стал рассказывать дальше: «Добрались до места. Кругом, куда ни глянь, каменный век. Смотрим, гора каменная, а в горе пещера. Слышим, из пещеры доносится какое-то завывание. Мы решили, что это стонет раненый мамонт. Залезли в пещеру. Идем, фонариком по стенам водим, а там везде мамонты нарисованы. Вдруг видим — художник стоит, ну прямо как современный: с бородой, в меховой жилетке, в штанах, заляпанных краской, и босиком. У нас есть сосед-художник по фамилии Косынкин. Он тоже дома босиком ходит и поет, как раненый мамонт, когда за мольбертом стоит.
Папа спросил у древнего художника:
— Малюете?
Тот кивнул:
— Ну.
А он на стене очередного мамонта красками раскрашивал.
Мы быстренько объяснили художнику ситуацию: мол, последний на Земле мамонт, надо спасать. Он сразу все понял и рассказал, где этот мамонт обычно пасется.
Мы — туда. Нашли мамонта и потащили его в Московский зоопарк: я за бивни тянул, отец сзади толкал. Совсем упарились, у меня до сих пор руки еле сгибаются». Пашка показал, как у него руки плохо сгибаются, и простонал: «Ой-ой!»
Привели они мамонта в зоопарк, а там принимать не хотят: «Вы сначала помойте зверя — вдруг у него инфекция»! А вид у мамонта был действительно довольно неопрятный, особенно прическа. Видно, что он очень редко причесывался, хотя в кармашке его школьного рюкзака лежат зеркальце и расческа…
— Папа, можешь не продолжать! Я каждый день перед уроками причесываюсь. Сегодня, правда, не успела — я же опоздала. Кстати, из-за тебя. Почему разбудил так поздно?!
О немецких двойках и отцовской строгости
— Папа, ты не будешь меня ругать?
— А что случилось? Опять тройка по математике?
— Да. Но это же несправедливо, правда?
— Правда, не расстраивайся. Сколько раз я тебе говорил: «Учимся не ради отметок…» Математику ты знаешь на твердую четверку, а то, что математичка привыкла ставить тебе тройки… Ну что поделаешь? Кстати, в пятом классе у меня по всем предметам были двойки да колы.
