Наутро, в пять, звонит будильник. Голова у всех тяжелая, ноги после ночной тренировки, проведенной наскоро, без разминки, болят, они не успели попить воды, а это необходимо. Девочки сменяют одна другую на брусьях, на бревне… Сердце от усталости колотится в горле. Они-то думали, что все в порядке, но нет, теперь, когда надо схватиться за жердь, ночной проступок внезапно напоминает о себе: перед ними встают запретные картины, вывихнутое колено, порванные связки, они слышат, как от удара о бревно ломаются кости, позвонки, череп, от ужаса пересыхает во рту. После отбоя они молча гасят свет, мучительно сосредоточенные на непослушном теле, которому сегодня досталось.
ОЧИСТИТЬСЯ ОТ СОМНЕНИЙ
Иногда Стефания смотрит, как ее дочь играет во дворе или бегает с братом наперегонки, и думает: до чего ж Наде не подходят эти совершенно обычные для детей занятия, до чего девчонка похожа на какую-то редкостную, невесть откуда к нам попавшую машину, которая только притворяется ребенком. Она везде и всегда успевает вовремя. Убирает со стола. Сама во время поездок стирает свои трусики и привозит домой чистыми. Мать никогда не слышала от нее детских словечек из тех, которые потом с умилением повторяют мужу. Даже то, что Надя сама решила перебраться в интернат (как можно меньше шагов, как можно меньше движений помимо тех, которые во сне – и только во сне – ей не удаются), было разумным решением.
По воскресеньям девочка требует, чтобы ей «тянули мышцы». Она держится за комод в гостиной, а Стефания все выше поднимает дочкину ногу и в ответ на вопрос «А тебе не больно?» слышит нетерпеливый приказ подтянуть «эту чертову ногу» к носу. Наде тринадцать лет, выглядит она на десять, скоро, наверное, все это перестанет ее интересовать, но упражнения, как уверяет отец, по крайней мере, укрепят ее спину и характер.
Однажды к ним пришел фотограф из центральной газеты Scînteia[15], ему надо было сделать снимок Надиных наград для репортажа. Он долго выбирал лучший ракурс – до тех пор, пока Стефания не придумала: давайте разложим все медали на куске красного бархата. А когда она спросила, что будет написано в статье, гость ее поправил: это будет не статья, а подпись под фотографией, несколько строк. «Про писюшек, которые ничего в жизни не смыслят, и сказать нечего!» Мать «писюшки» с облегчением согласилась.
* * *
Сейчас эта разумная и послушная девочка едет с Мартой по приглашению партии поездом в Бухарест, чтобы принять участие в церемонии, во время которой впервые увидит того, кто скорее напоминает короля из какого-нибудь фильма, чем «товарища». Надя представляет команду. Она одета в сшитый матерью костюм – брюки и пиджак ярко-голубого цвета с красной каймой на запястьях.
Зал, намного более просторный, чем спортивный зал в Онешти, заполнен взрослыми, которые умеют аплодировать куда лучше, чем зрители на соревнованиях. Здесь это делают совершенно синхронно, ни один хлопок не выбивается из ритма. Главный Товарищ выглядит старше, чем на развешенных по всей столице портретах, а его жена Елена похожа на Надину учительницу математики, у нее такие же седые волосы, закрученные в узел на макушке, и такая же фигура без талии. Речи следуют одна за другой. И вот к микрофону подходит белокурая девочка в народном костюме – вышитой блузке и красно-белой юбке.
Слова в представлении Нади всегда были всего лишь инструментом, чтобы просить, добиваться или благодарить. А с губ этой девочки слетают совсем другие слова: легкие, порхающие, воздушные звуки, цепочки облаков, сияющие небеса, состязающиеся звезды, дружные поля – и все это ее страна, малышка с чудесными голубыми глазами рассказывает о Румынии. Как хотелось бы очиститься от сомнений, как хотелось бы, чтобы они растворились в свете, который излучает этот ребенок с волосами будто сахарная вата и нежным голосом. Рядом с этим свечением Надя с ее тусклыми каштановыми волосами и смуглой кожей чувствует себя чернавкой, ну а как иначе, она ведь из Онешти, города, где улицы закопчены заводским дымом и ни в одном парке не найти таких цветов, какие эта избранница дарит Товарищу Елене.
Наступает ее очередь. Марта подталкивает Надю, та встает и направляется к трибуне. Должна ли она их приветствовать? Кто они – судьи, которые выставят ей отметки? Или зрители, которым надо понравиться? Надя спотыкается на ступеньке, военный опускает для нее микрофон, и все выстраивается, все обретает очертания. Упражнения для пресса рано утром, когда весь город спит, даже ее родители еще не проснулись, падения, вывихи, растяжения, едкая магнезия, от которой весь день, до самого отбоя, першит в горле, строительство мечты, которую они возводят вместе, как бы ей хотелось куда больше в этом участвовать, о, как бы ей хотелось быть впереди, пусть даже она не умеет так говорить, как эта чудесная в своей искренности девочка. У Нади перехватывает дыхание, что-то поднимается изнутри, ощущение точно такое, как в те тысячные доли секунды, когда она делает сальто и собственное тело изумляет ее, само, без ее участия, приземляясь. Зал аплодирует стоя, серьезные старые люди изо всех сил скандируют РУ-МЫ-НИ-Я, она поворачивается к Нему, как еще его называть, это Он – и все. Он встает со своего трона, идет к ней, глаза у него посажены глубже, чем на портретах, кажется, он сейчас заплачет, она в жизни не видела, чтобы мужчины плакали… Он шепчет «подойди поближе», во всяком случае, ей так слышится, Он целует Надю в лоб, она клянется принести команде Онешти «самые лучшие результаты, какие только можно». В этот день начала 1975 года каждая улыбка в зале превращается в песню, такое мощное пение, в нем звучит будущее…
* * *
Бела слушает Надин рассказ о поездке в Бухарест. Отлично, детка, только все эти твои клятвы Старику и все эти стихи – полная ерунда. Каким образом она сможет хоть что-то завоевать, если он только что получил от румынской Федерации гимнастики письмо с отказом. Ни одна девочка из Онешти не поедет в Норвегию, на чемпионат Европы. Румыния будет представлена только спортсменками из столичного клуба «Динамо». Там отличный новый спортзал, тамошние молодые тренеры ведут себя по правилам: они послушно составляют каждый вечер донесения обо всем, что может заинтересовать департамент госбезопасности, – пишут о девочках, которых тренируют, о родителях этих девочек, о шутках, которыми гимнастки обмениваются в раздевалке… И это помогает Великому Строительству Товарища. А он, Бела, – что с него взять? Деревенский окорок – крестьянский гостинец? Виски, кофе и австрийский шоколад, тайно провезенные через венгерскую границу? И сам-то он что получает взамен? Вообще ничего. Хотя его белочки выигрывают все соревнования и скоро победят русских, он это точно знает. Ольга, конечно, умеет работать на разновысоких брусьях[16]и на бревне делает два сальто подряд, он разве спорит, но все равно девочка ненадежная, чуть что – дрожит и плачет. Ничего общего с Надей. Надя в понедельник точно такая же, как в четверг, утренняя Надя ничем не отличается от вечерней. Так чего они еще хотят? Что еще можно улучшить? Даже родители у Нади образцовые – скромные, в политику не лезут. Румыны, которыми можно гордиться, основательные, как его собственные бабушки и дедушки с их вечной непритязательной безотказностью.
