— А потом?
— Продолжал отказываться от работы. И когда Хуссейн снова подошел к нему с плеткой, тот его укусил. Схватил зубами за руку и не отпускал. Собака и есть. — Карим сплюнул.
— И тогда хозяин посадил его в Склеп?
— На целых пять дней.
— И он вышел?
— Вышел. Вернее, его вынесли на руках, как мертвого. Но он не умер. Кожа у него вся облезла от жары. Он неделю провалялся на своей подстилке, мы протирали ему лицо мокрой тряпкой. А потом поднялся и сел за работу. Вот я и говорю: стоило так мучиться? Но я вам скажу, он был уже не тот: все еще похож на пса, но теперь — на поджавшего хвост.
— Икбал таким не станет, — крикнула я.
— Он тоже сдастся, — ответил Карим, — ты что думаешь? Не такой уж он особенный. Да он, похоже, у всех прежних хозяев выступал — я слышал, Хуссейн говорил. Поэтому его и продавали, хоть он такой мастер. Но Хуссейн-то знает, что с ним делать.
— Икбал не сдастся, — снова повторила я, — и мы должны ему помочь.
— Помочь? — пробурчал Карим. — Пока что мы по его вине остались без ужина.
— Ты бы лучше помолчал про ужин! Ты-то свой получил, — осадил его Салман. — У меня здесь припасен кусок хлеба.
— А у меня есть вода, — сказала я. — Пошли?
— Вы с ума сошли! — закричал Карим. — Я вам запрещаю… Если хозяин увидит, он такое устроит…
— Заткнись! — шикнул Салман.
Мы на цыпочках прокрались к двери мастерской. Каждую ночь Хуссейн запирал ее на ключ в три оборота. По мне, совершенно бессмысленно: куда мы могли убежать? Но только теперь мы не знали, как выйти.
— У него есть ключ, — сказал Салман, показывая на Карима. — Открывай, пошевеливайся.
— Забудь об этом!
— Давай так: ты открываешь и идешь с нами. Если хозяин тебя увидит, скажешь, что мы пытались убежать, а ты хотел нас поймать. Лучше соглашайся, не то…
Надо сказать, что Карим хоть был и старше всех, но был совсем худым, можно сказать хилым, и особой смелостью не отличался. А Салман был крепким, как бычок, и все его боялись.
Карим почесал в затылке, потоптался на месте, оглянулся по сторонам, словно ища поддержки, потом сплюнул и сказал:
— Черт с вами!
Он нащупал большой железный ключ на дне кармана, затем еще побурчал, но открыл-таки дверь.
Было немного за полночь, когда мы оказались на улице. Безлунная ночь, черное и чистое небо — летом у нас редко бывает облачно; ветер еле слышно шевелил листву на деревьях. Мы на секунду остановились на пороге и вытерли пот с лиц.
«Как же там, внизу?» — подумала я, и мне стало жутко.
Мы доползли на карачках до края каменного колодца: я, Салман и маленький Али, который уговорил нас взять его с собой. Хозяйский дом был темным и зловещим. Мы знали, что у Хуссейн-хана сон крепкий, как у быка, — иногда по ночам он храпел так, что, казалось, гром гремит. Но вот его жена просыпалась от любого шума, стоило хрустнуть ветке или пролететь ночной птице. Мы не раз видели, как хозяйка бродила по двору в темноте, бормоча что-то себе под нос и заглядывая в каждый угол.
Что, если они нас заметят?
От края колодца мы в два прыжка оказались в укрытии — за фургоном Хуссейна. Здесь пахло бензином и машинным маслом. Но вот отсюда до железной двери, ведущей в Склеп, надо было пройти как раз под окнами хозяйского дома, и спрятаться было негде. Мне казалось, мы точно разбудим хозяйку. Я была уверена, что она стоит за занавеской и только и ждет, чтобы мы сделали хоть один шаг в ее сторону.
На секунду мне захотелось вернуться, но тут же стало стыдно. Я обернулась и посмотрела на прыщавое лицо Салмана: возможно, он думал о том же самом, но знал, что идти надо ему. Я, в конце концов, девочка, а Али еще слишком маленький.
— Я пошел, — прошептал Салман и сглотнул три раза.
Он встал на четвереньки, сжал в зубах узелок с хлебом. Казалось, прошла целая вечность, пока он полз, громко шурша камнями и отклячив свой огромный зад, который даже в темноте было видно за километр… Наконец он скрылся в тени. В короткой тишине между всхрапываниями Хуссейна мы еще пару раз услышали шорох, а потом слабый свист.
— Давай, — послышался голос из темноты.
Али прополз легко и быстро, как котенок, через мгновение его уже не было видно.
Снова раздался свист.
«Ну, — подумала я, — теперь моя очередь».
Выйдя из укрытия, я почувствовала себя слабой и беззащитной. Мне нужно было ползти, держа в руке бутылку воды, которая в любую минуту могла опрокинуться. Два метра, может, три. Камни под ногами врезались мне в колени. В кромешной темноте все звуки были слишком громкими: шуршание одежды по земле, шум моего дыхания и даже стук сердца.
Проползая под окном спальни, я всем телом прижалась к земле, оставив поднятой только руку с водой.
Двор все не заканчивался. «Меня точно поймают и посадят в Склеп к скорпионам и змеям, — думала я. — Змеи там наверняка есть, что бы ни говорил Салман». Но тут я уткнулась в Салмана и Али, которые ждали, прижавшись к железной двери.
— Что ты там так долго возилась?
— На себя бы посмотрел!
— Где Карим?
Мы оглянулись по сторонам.
— Карим! — тихонько позвали мы. — Карим!
Из темноты, словно призрак, возникла долговязая фигура в белом. Карим шел вразвалку и не спеша, держа руки в карманах. Разве что не насвистывал. Ни дать ни взять — вышел прогуляться по султанскому саду! Он удивленно посмотрел на нас:
— И стоило ползать по всем двору!
— Пригнись, дурень!
Железная дверь была тугой и тяжелой, с проржавевшими петлями, заросшими травой. Мы попробовали ее открыть, но она почти не сдвинулась.
— Давай, посильнее!
Дверь чуть приоткрылась, и через щель шириной в ладонь на нас дохнуло сыростью подземелья.
— Сильней!
Наконец дверь отворилась — но с каким страшным скрипом!
— Тихо!
Зажегся свет.
Мы замерли, как ночные зверьки, застигнутые врасплох охотниками. Я почувствовала, как у меня трясутся ноги, словно они сомневались, стоять им на месте или броситься наутек.
«Беги! — кричал голос у меня в голове. — Беги!»
Салман схватил меня за руку:
— Не двигайся! — прошипел он.
Окно спальни распахнулось. Двор озарился квадратом света. Кто-то высунул голову и посмотрел по сторонам.
Конечно, это хозяйка. И наверняка она нас увидела, как же иначе.
— Я слышала шум, говорю тебе, ничего мне не приснилось! Это они, проклятые, больше некому!
