Еще два дня. Я заперся в своей комнате, чтобы выкристаллизоваться. Хозяйка спросила, не болен ли я. Нет, ничуть. Из-за нее я отвлекся. Как я мог так долго сносить ее лживое и притворное лицо? Не она ли писала моему отцу лживые донесения на мой счет? Возможно, ей платят за то, что она за мной шпионит, откуда мне знать? Отныне весь Чужеземный Город кажется мне ответственным за те недоразумения, что вредят мне в моем Родимом Городе. А учитель, возможно, и он принадлежит к тому типу людей, что меня ненавидят из зависти, презирают из ревности, коварно шельмуют, азартно уничижают, тупо дискредитируют. Они довольствуются инсинуациями. Они плохо выговаривают свой собственный язык для того, чтобы я его не понимал, или, наоборот, произносят его хорошо для того, чтобы я понимал его превратно. Даже если они делают это несознательно, они делают все для того, чтобы я думал именно так. Во всяком случае, подозрительными мне кажутся по меньшей мере некоторые из них, например — моя хозяйка.
Итак, я закрылся в своей комнате, чтобы помозговать над всем этим, я повторил то, что вчера написал. Громким голосом прочел то, что вчера сочинил. Остался этим, как и вчера, удовлетворен. Истина восторжествует над несправедливостью, а головокружительность — над присяжной усидчивостью[29]. На вокзале меня не будет встречать ни оркестр Города, ни знатные лица, ни хор девушек, ни папа, ни мама. На вокзале меня встретит лишь издевка и насмешка, с одной стороны, стыд и позор — с другой. Именно так все и должно произойти, но маяку и сердцу остается только ждать. Ну, где это видано, чтобы ложь побеждала правду?!
Мать прислала мне совершенно мокрое письмо, надеюсь, от слез. Почерк неразборчивый. Я из него мало что понял. Чего она хотела? В свою очередь меня приговорить или «утешить»? Предупредить? Местами я вроде бы разобрал: она советует сделать то и се, но ее советы кажутся мне слишком запустанными. За этими каракулями — презрительный гнев отца. А еще я получил смятую записку, написанную карандашом: «От Родимого Города до фермы бабушки Паулины двадцать пять тысяч девятьсот двадцать шагов[30]. От основания до вершины Знойной Горы двадцать один час ходьбы, от Прохода Предков до Отменяющего Истока — тринадцать. Если ты пойдешь через Никомеда и Никодема[31], то сократишь путь. Праздник приближается. Ты не забыл об этом. Ты вернешься и сможешь присутствовать при невероятной катастрофе. Город бурлит, не осознавая, и все это плохо кончится. Мы вместе сочтем число часов, пока будет длиться трагедия, и ты запомнишь эту цифру как талисман. Ибо потом мы расстанемся. Этот Праздник будет отличаться от других. Я не зря провел столько одиноких ночей на Знойных Холмах. Одни уверяют, что я ходил на руках, другие — что бился головой о камни, дабы проверить свой череп на прочность, третьи — что хулил лик ослепительной луны и бросал вызов звезде, имя которой крестьяне не хотят называть. Не зря провел я столько одиноких ночей на Знойных Холмах. Этот Праздник будет отличаться от других. Все кончится плохо. Но мы вместе сочтем часы, отделяющие нас от развязки. Помни, что Поль проживает в середине Города, поскольку он родился меж нами. Я открываю ему многие вещи, о которых нельзя написать, но действовать он не будет. Какое-то время мы с тобой пройдем вместе, потом ты вернешься к Родимому Городу, а я уеду, чтобы когда-нибудь вернуться со спутницей, о которой ты и не подозреваешь. Ибо не зря провел я столько одиноких ночей на Знойных Холмах. ЖАН».
Я сходил в Зоологический Сад. Аквариум был закрыт. Высшее испытание, последнее издевательство города, который видел, как восходила моя звезда и усиливалось мое головокружение.
Мой багаж собран, хозяйке заплачено из денег Стипендии. Комедия! Через два дня начнется Праздник, Праздник нашего Родимого Города. Через два дня наступит День Святого Жди-не-Жди. И я окажусь там.
II. Весенник
С шести часов утра Родимый Город начал оживать. Нарастающий гул изобличил пробуждение населения, исполненного надежд. На Эспланаде раскладывали свой товар лоточники и разносчики. На Центральной Площади осторожно разворачивали фаянс и фарфор для Полуденного Праздника. На тротуарах, перед кафе уже выставлялись столики, а на омнибусах и телегах уже прибывали группы сельчан. В половине седьмого Духовой Оркестр сделал небольшой круг, исполнив традиционный и си-бемоль-минорный гимн Родимого Города «Покорители Кучевых облаков». Пробуждение сделалось всеобщим.
Выплывая из сновидения, Роберт зевнул, услышал отдаленную музыку, открыл глаза и сверил время по будильнику. В соседней кровати брат по-прежнему упрямо спал. Роберт немного послушал, как тот дышит, затем прислушался к уличному шуму. Да, действительно, Праздник наступает! Он встал и босиком, в ночной рубашке сходил пописать, после чи-и-и-во опять лег и, обхватив колени руками, с энтузиазмом задумался: в этом году Праздник намечается ошеломительный! Об этом твердит весь город. Говорят, никогда еще не было столько стендов и столько посуды! А сколько туристов! А сельчане[32], что в последние дни валили валом. Среди коих самым знатным в глазах Роберта пребывал дядя Обскар[33], виноградарь. Дядя казался изрядно глуповатым, но неисчерпаемо щедрым. Сегодня утром Роберту предстояло встречать его на вокзале. Подумав об этом, он снова посмотрел на будильник, а посмотрев, опять заснул.
Когда он проснулся, на надлежащем приборе отзванивало восемь часов. Брат уже встал, мыльная вода фонтанировала вокруг. Какое-то время Роберт полежал молча с открытыми глазами, внимательно рассматривая и методически отмечая каждый жест брата: Манюэль поливал себя водой из тазика, отчего вокруг ведра образовалась большая лужа, затем начал причесываться. Дело кропотливое. Добившись желаемого результата, он склонился к зеркалу и провел рукой по щеке.
