— Что мне делать, Кэл? — спросила я брата, когда мы сидели на моей кровати в компании четырех пачек золотистых жареных луковичек в маринаде и двух упаковок ирисок.
— Брось, Карли. Ты уже несколько недель спрашиваешь одно и то же, а я так и не знаю, что ответить. Прими решение и живи дальше.
О мудрец, спасибо за эти слова воодушевления и благоразумия.
Но он был прав. Я сидела в этой самой комнате и вела одни и те же разговоры, поглощая фастфуд, с тех пор, как мама предала меня домашнему аресту за то, что я не хочу поступать в университет. Кэл был единственным, кто отважился рискнуть и вызвать на себя ее гнев, не говоря уж о колючей проволоке вокруг двери моей спальни и, возможно, заминированном коридоре. Он проскользнул ко мне, чтобы поговорить. Я уже сама себе наскучила.
— Мама с папой не разрешат тебе остаться дома, если ты не поступишь в университет, сестренка.
— Ты прав, надо съезжать, но куда? Я хочу путешествовать, делать что-то необычное.
— И сколько у тебя денег?
— Примерно двести фунтов.
По моим меркам то было целое состояние: результат сверхурочной работы с ГАДИНАми и того, что все члены моей семьи подарили мне деньги на день рождения пару месяцев назад. Дарить одежду не было смысла: она бы вышла из моды к тому времени, когда родители выпустили меня из комнаты.
— Но я хочу разумно к этому подойти, Кэл. Не хочу облажаться и потом возвращаться к мамочке и папочке и умолять их.
— Разумно? Все то, что ты предлагаешь, ни капли не разумно, Карли. Разумно поступить в универ и завести дружка по имени Джеймс, который собирает марки. Но это не в твоем стиле, крошка. — Он был прав. Настало время проявить напористость.
На следующее утро я оделась, подождала, пока родители уйдут на работу, и бросилась бегом в местное турагентство.
— Хочу уехать, — выпалила я вялой тетке за стойкой.
— Да, дорогая, — отечески проговорила она, — и куда ты бы хотела отправиться?
— Не уверена. Уехать надо сегодня вечером, за границу, билет в один конец и чтобы стоил не дороже шестидесяти фунтов.
Кошмар турагента. Я видела, как она одновременно набрала воздух в легкие, приосанилась и ухмыльнулась.
Она провозилась со мной целую вечность и задала больше вопросов, чем агент КГБ, прежде чем наконец положить ручку и посмотреть на меня так, будто я больная с криминальными наклонностями и сбежала от шерифа города.
— Что ж, дорогая, единственное, что я могу тебе предложить, это автобус. Сегодня из Глазго уходят два: один в Париж, один в Амстердам.
Я задумалась. Париж — это, конечно, здорово, но наверняка там будут толпы тошнотно-романтичных парочек и американских туристов с громадными видеокамерами, рядом с которыми чувствуешь себя героем репортажа Би-би-си.
— Беру билет в Амстердам, в один конец.
Что ж, если у меня ничего не получится, всегда можно купить боа из перьев и устроиться на работу танцовщицей в гоу-гоу бар.
Со стыдом говорю, что поступила как трусиха. О дезертирстве дочурки мамочке с папочкой вечером сообщил пристыженный братец, когда я была уже на безопасном расстоянии, на середине Ла-Манша. Кэл был лапочкой и уговорил их не обращаться в вооруженные силы и не приниматься тотчас за поиски блудной дочери.
В Амстердам я приехала после обеда следующего дня, измученная, грязная, с чувством, что я не мылась месяц. Я направилась в туристическое бюро и спросила, какой отель самый дешевый в этом городе.
Он и вправду оказался дешевым. Отель «Дам» приютился на задворках «Гранд-Отель-Краснопольски» на улице Дам, у входа в район красных фонарей. Точнее, не отель, а нечто, что отелем можно назвать только в шутку.
Я затащила сумку на четыре лестничных пролета вверх, огибая дыры и вчерашние пивные бутылки, и оказалась в комнате, по сравнению с которой апартаменты в Бенидорме можно назвать «Хилтоном». Я распаковала вещи и рухнула на кровать. Я все время думала, что мне должно быть страшно, но ничего такого не было. Я улыбалась, как чеширский кот, и чувствовала себя… да, в восторге! Мне казалось, что весь мир у моих ног (как и этот доисторический ковер, в котором было больше дыр, чем в дуршлаге, и какие-то очень сомнительные пятна).
«Ну ладно, Купер, — размышляла я, сделав глубокий вдох из разряда „я со всем справлюсь", — следующий пункт списка — поиск средств к существованию».
В тот день я прочесывала улицы Амстердама, останавливаясь в каждом кафе и баре и спрашивая о работе. Ранним вечером я начала осознавать реальное положение вещей.
A. В этом городе я не знаю никого, кто мог бы мне помочь.
Б. У меня нет разрешения на работу, значит, официально меня никто не наймет.
B. Я еще не настолько отчаялась, чтобы раздеться догола и усесться в витрине.
На меня накатило уныние. Что, если это мой самый большой просчет? Что я делаю в Амстердаме без работы, друзей, с денежным запасом, которого хватит, чтобы кормиться печеной фасолью неделю? Я что, совсем больная? Все, что я знала о Голландии до того, как пожертвовать всей жизнью и приехать сюда, это то, что у них есть деревянные башмаки и эти чертовы тюльпанчики. Не слишком твердый фундамент для того, чтобы принять решение, изменившее всю мою жизнь!
Я поплелась в отель и только свернула за угол на улицу Дам, как передо мной сверкнул огромный неоновый знак. Клуб «Премьер», гласил он. Раньше я его не замечала, потому что, когда проходила здесь днем, клуб, видимо, был закрыт.
Я уже хотела пройти мимо, но нашла в себе последний сгусток энергии и промаршировала к двери, где меня остановил вышибала, по сравнению с которым Леннокс Льюис[6]выглядел недокормленным.
— Чем могу помочь, мэм? — произнес он, по-американски растягивая слова.
— Я пришла увидеться с владельцем клуба, — храбро выпалила я.
— Он вас ожидает?
— Да, он сказал, чтобы я пришла сегодня вечером, — возмущенно ответила я.
— Секундочку, мэм. — Он исчез за дверью и вернулся пятью минутами позже. — Проходите, мэм, он наверху, в офисе.
Я не верила своим ушам: я-то думала, что меня вышвырнут отсюда быстрее, чем алкоголика с дурным запахом изо рта, пристающего к супермодели! Поднявшись по лестнице, я робко постучала в первую же дверь, которую увидела.
— Заходите, — раздался голос, тоже с американским акцентом.
Я вошла, испытывая дрожь с каждым шагом. Может, этот парень серийный убийца, откуда мне знать? Или сутенер, или торговец наркотиками, или крупнейший дилер в Голландии по продаже белокожих рабов!
Мужчина за столом поднял голову и улыбнулся. Ему было около тридцати пяти лет; широкоплечий, с редеющими на макушке волосами и не иначе как в дизайнерском костюме. Симпатичный, такая грубоватая красота. Когда он смеялся, в уголках глаз появлялись морщины. Я инстинктивно ему доверилась. Наивно, конечно, но я сразу поняла, что такому парню даже моя бабушка будет готова отдаться на Рождество. В метафорическом смысле, конечно.
