— Хм, какая одержимость.
— Знаешь, Леон, а я ей верю, — поддержала девушку Рене.
— Ну, штат уборщиц у нас укомплектован, — торжественно заявил Леон, — старушки у нас работают пожизненно. Да и… — он поглядел на ее тонкие пальчики, — трудно представить вас с метлой.
Рене забормотала что-то про пылесосы, но никто ее не слушал. Чармиэн была убеждена, что все ее будущее зависит от того, насколько она сможет сейчас убедить Леона в своей искренности, — другой такой возможности не представится. Он смотрел на нее оценивающе.
— Я могла бы делать то же, что и Жермена, — робко предложила она.
— Таких дурочек у нас полно, — сухо заметил Леон, — ей хочется стать продавщицей-примеряльщицей, но она ею никогда не станет.
— Ты заметил, Леон, — вдруг вмешалась Рене, — у Чармиэн волосы того же цвета, что и у меня?
Но это было не совсем так: у Чармиэн волосы были потемнее, с рыжеватым отливом. Мадам Себастьен просительно смотрела на супруга, и его лицо постепенно смягчилось. Он обратился к ней по-французски:
— Ты хочешь, чтобы я что-то для нее сделал, верно?
— Она англичанка, и она несчастлива, — отвечала жена, тоже по-французски. — Я уверена в ее честности и в том, что она будет хорошо работать.
Чармиэн понимала смысл их диалога, но скорее по выражениям лиц. Он смотрел на жену с восхищением, а она на мужа — с бесконечной нежностью. У девушки защемило сердце — посмотрит ли на нее так когда-нибудь мужчина? И сможет ли она сама так любить кого-нибудь? Здесь не было преувеличения: перед ней сидели люди глубоко любящие друг друга; для нее же любовь пока оставалась закрытой книгой. Она отвела взгляд, почувствовав, что подглядела то, что ей не положено видеть; но теперь она знала, как смотрят друг на друга двое любящих.
Леон прервал ее раздумья потребовав:
— Так, мадемуазель, снимите ваш плащ и пройдитесь передо мной.
Рене услужливо освободила место, пока Чармиэн в смущении подымалась, раздевалась и, выпрямив спину, старалась принять позу манекенщицы. Днем она тщательно все запомнила. Ей было очень нелегко под критическим взглядом Леона. Лицо его оставалось непроницаемым, но он вежливо ее поблагодарил.
Сердце у нее упало — конечно, было очень самонадеянно думать, что он примет ее совершенно неподготовленной.
— Вы, конечно, понимаете, — тихо начал он, — что работать со мной крайне тяжело. Я требую полной отдачи — тела, сердца и души. Я буду требовать от вас даже больше. Поначалу. Вы должны быть в моем распоряжении ежеминутно, а в период показов даже и ночью. А когда я устаю, то вымещаю гнев на манекенщицах. Я совершенно невыносим.
— Это точно! — засмеялась его жена. — Уж я-то знаю! Я с ним работала когда-то, но выжила.
— Она не годилась для этой работы, пояснил Леон, — и, чтобы избавиться от нее, пришлось на ней жениться.
— Он болтает глупости! — воскликнула Рене.
Чармиэн что-то смутно припоминала, она всегда читала модные журналы — было это два или три года назад? На парижском небосклоне взошла новая звезда манекенщица по имени Рене. Но, к всеобщему удивлению, звезда закатилась после первого сезона — теперь она знала почему.
— Глупости или нет, однако пора заканчивать, — объявил хозяин дома, — очень хочется спать. Так что, Рене, что мы будем делать с этим ребенком?
— Гостевая комната всегда свободна, — напомнила жена, — пойдемте, Чармиэн я вам дам все, что нужно. Вы, должно быть, валитесь с ног.
— Спасибо, — прошептала Чармиэн. Сердце у нее сжималось. Эти люди были слишком деликатны, чтобы сказать сразу, что она не подошла. — Спокойной ночи, — обратилась она к Леону.
— Доброй ночи, мадемуазель, — улыбнулся он ей в ответ, — спите спокойно, утром увидимся.
— Завтра ты должен доставить ее вещи, — напомнила Рене, — когда вы уезжаете, Чармиэн?
— Не раньше полудня.
— Хорошо, значит, торопиться не будем.
И они обе вышли.
Она была благодарна за предложенное ими пристанище, но это была лишь временная передышка. Она даже не будет иметь удовольствия, рассказать своим подружкам на работе о встрече со знаменитым кутюрье — они ей просто не поверят; а собственная ее семья не больно интересуется высокой модой. Ее ужин с Алексом они сочтут романтической выдумкой, хотя у нее есть доказательство — платье «Грёза». Ей пришло в голову, что будет трудновато объяснить матери, откуда у нее такой наряд. Может, стоит его все же оставить тут.
В ее голове проносились калейдоскопом события прошедшего дня, но среди всех впечатлений главным было одно. Именно оно мешало спать. Это было прекрасное лицо мужчины. Даже встреча с Леоном меркла перед этим воспоминанием. Александрос Димитриу, грек с огромным состоянием, — вот кто владел ее мыслями. У нее не было надежды увидеться с ним снова, но забыть его она не могла. И перед тем как заснуть, она старалась припомнить каждое сказанное им слово, каждую его улыбку.
Солнце уже пробивалось сквозь жалюзи, когда Чармиэн, проснувшись, с недоумением оглядывала незнакомую комнату, столь непривычно изысканную.
Она по привычке потянулась за часами, тотчас вспомнив, что не надела их. События прошедшего вечера нахлынули на нее снова. «Господи, где это я?» Невероятно, но она действительно в доме Леона Себастьена. В дверь постучали.
— Войдите, — произнесла она по-французски.
— Это всего лишь я, — ответила Рене, вкатывая столик с кофейником, чашками и свежими булочками.
— Ну что вы, — запротестовала Чармиэн, — вы меня балуете.
— Я заглядывала раньше, но вы еще спали, — пояснила Рене, устраиваясь поближе. Она была в домашнем нейлоновом платье, ее прекрасные волосы были распущены. Выглядела она лет на восемнадцать, и Чармиэн трудно было вообразить ее матерью и женой знаменитости. — Это всего лишь континентальный завтрак, — продолжала Рене, — сама я никогда ничего другого не ем, но может вы хотите яйцо?
— Нет, спасибо, этого совершенно достаточно, — уверила ее Чармиэн, поглядывая на хрустящие круассаны, золотистое масло и кофе с молоком, поданный по-французски, в маленьком кофейнике. Она отпила немного. — Как вкусно!
Рене уселась с краю, покачивая стройной ножкой в синем сатиновом шлепанце.
— Ваши вещи уже здесь, стала рассказывать она, — включая сумочку, деньги и паспорт, причем Жермена настаивала, чтобы мы все проверили. Вам бы действительно надо проверить, все ли на месте.
— Погляжу потом, я не думаю, что Жермена может опуститься до мелкого воровства. У нее, наверное, будет шок, если она узнает, что я здесь. Я и сама в это не могу поверить, и не могу выразит, до чего я вам благодарна.
— Оставьте, — попросила Рене.
— Но это правда? Я надеюсь, Жермену не уволят? — с тревогой спросила она. Хоть она и плохой подругой оказалась, но причинять ей боль не хотелось.
