Пульс взял стул, сел рядом со мной. Я встала. Все равно все уже были готовы к съемке.
Пульсу пришлось ждать долго. Невзорова сегодня пребывала в отвратительном настроении, все портила, а потом еще и заливалась слезами. Вадя бесился — негромко так, почти шепотом, как тихо помешанный. Он каждые полчаса объявлял десятиминутные перерывы, но, по-моему, делал этим только хуже. Все вымотались до предела, переругались между собой, а Денис даже накричал на Вадю и ушел к Михалеву.
Когда мы наконец приступили к сцене с Пульсом, было уже девять часов вечера.
Саврасов в пятидесятый раз вытер своим платком слезы Невзоровой и подошел ко мне. На сегодня он был свободен.
— Тонечка, — сказал он, — завтра я хочу навестить Мадам. Ты со мной?
— Не получится, Михаил Николаевич. Завтра мой единственный выходной. Мы с Петей и Люсей еще на прошлой неделе договорились заняться генеральной уборкой.
— Жаль. Я думал, продолжим наши литературные беседы. У нас неплохо получается. Ну пока.
— Пока, — ответила я, грустно посмотрела ему вслед, подняла с пола хлопушку и встала — Вадя объяснил Пульсу его задачу, и все члены группы заняли свои места. Надо было и мне занять свое.
Хорошо, конечно, пойти с Саврасовым к Мадам, но Петя мне не простит такого предательства. Ладно, не последний день живем.
Съемки затянулись до половины второго ночи. Домой я добралась в начале третьего на частнике. Петя встретил меня у подъезда и сказал:
— Тебе надо сменить место работы.
А я уже и сама об этом подумывала.
Глава четвертая— Денис! Ты прыгаешь на него сверху и прижимаешь его всем телом!
— Я не голубой, — мрачно отозвался Денис.
Он сидел в углу павильона за шкафом и нервно курил. Всем присутствующим из-за шкафа была видна только его нога в шикарном ботинке.
Денис второй день конфликтовал с Михалевым по поводу своей роли. В сценарии его персонаж был отвратительным наглым бандитом, но зато влюбленным в главную героиню. Михалев, пораздумав, решил, что можно обойтись и без влюбленности, что, естественно, расстроило артиста — роль теряла изюминку и становилась обыкновенной. Вчера с утра Денис поскандалил с режиссером первый раз, сегодня к вечеру — шестьдесят седьмой. Он не считал весомыми доводы Михалева. Тот утверждал, что бандит — персонаж второстепенный — слишком явно начал вылезать на передний план, оттесняя главного героя. Денис отвечал, что надо было подумать об этом раньше — это во-первых, что он ни за какие деньги не согласился бы сниматься в роли обычного отморозка — это во-вторых, и в-третьих, что он никак не может затмить главного героя по той простой причине, что появится в кадре не более десяти раз, в то время как герой будет торчать на экране, нервируя зрителей, весь фильм, все полтора часа подряд.
Но разве можно переспорить режиссера? Михалев твердо стоял на своем, и Денису оставалось только злиться, ругаться и капризничать. Он это и делал. С большим успехом, надо сказать. Михалев был на грани нервного срыва. Вот и сейчас, услышав наглый ответ артиста, который спрятался за шкафом и не собирался оттуда вылезать, он плюнул на пол и в целях разрядки начал методично скидывать со стола приготовленный к съемке реквизит.
Денис, слыша глухие удары об пол, удовлетворенно улыбнулся. Половина его эпизодов уже отснята, Михалев не может его выгнать, потому что спонсор умрет, но не даст и копейки лишней на замену артиста, так что можно немного и покуражиться.
— Денис... — Михалев подошел к шкафу, остановился, обращаясь к ноге Дениса. — Хочешь, ты будешь влюблен в ее подругу?
— На фиг мне сдалась ее подруга? — грубо ответил Денис.
Подруга героини действительно была малоподходящим объектом для любви: толстая, короткая и экзальтированная. В нее мог влюбиться только слепоглухонемой.
— Тогда убирайся отсюда вон! Дурак.
— Сам дурак! — сказал Денис, просто тая от удовольствия, — ему удалось вывести Михалева из себя четвертый раз за два дня. Это было достижение не из легких.
Он встал, гордо выпрямился и вышел из-за шкафа. Под прямым взглядом его красивых синих глаз Михалев должен был в отчаянии повалиться на колени и просить прощения. Он этого не сделал. Тогда Денис медленно развернулся и спокойным шагом, в полной тишине вышел из павильона.
Только за ним закрылась дверь, как раздался истошный вопль режиссера.
Денис сорвал съемку. Он победил.
* * *
Денис сидел в маленькой однокомнатной квартирке Сандалова, теплой и уютной, как норка, пил кофе и курил отличные американские сигареты с таким сложным названием, что выговорить его не мог и называл их просто — «те самые».
Сандалов когда-то учился в той же школе, что и Миша Михайловский с Денисом, только на два класса старше. Потом он поступил в театральное училище и был весьма удивлен, увидев однажды в своей альма-матер обоих приятелей. В тот год они поступили на первый курс, и Сандалов стал для них другом и учителем.
Затем все изменилось. Сандалов начал пить, причем уважал в равной степени и водку и пиво, так что через несколько лет из стройного юноши превратился в полного молодого человека, а в скором времени обещал стать тучным дядькой. Характер его — прежде веселый и дурашливый — тоже изменился. Если раньше отсутствие ума Валентин Сандалов прикрывал легкой болтовней, то теперь он больше молчал, а если и открывал рот, то для того, чтобы ляпнуть какую-нибудь дичь или тупо захихикать. И если раньше к Валентину Сандалову — обладателю чудной квартирки на Арбате — с утра до ночи шастали гости, то теперь его посещали лишь Денис с Мишей. Миша — реже.
Сандалов любил Дениса. Только Денис не обращал внимания на его глупость (о которой сам Сандалов уже начинал догадываться), беседовал с ним, пил его кофе и курил его сигареты. Миша, к примеру, приходил со своими сигаретами и беседовать не желал — просто сидел молча и смотрел в окно, на Арбат, а потом вставал, вежливо прощался и уходил. Ну что это за гость? Правда, однажды Сандалов позвонил ему среди ночи, попросил привезти бутылку водки, и Миша привез. Но так же сидел на кухне молча, так же смотрел в окно, на фонари, и на пьяное бормотание хозяина внимания не обращал. Сандалов даже не заметил, как он ушел и когда.
— На... — Валентин подвинул Денису пачку, почувствовав, что тот опять хочет курить.
— Спасибо, — сказал Денис, прикуривая от огонька зажигалки, услужливо протянутой Сандаловым. — Слушай дальше...
Денис рассказывал о своей вчерашней ссоре с Михалевым и о том чувстве удовлетворения, какое испытал в полной мере, выйдя из павильона и за своей спиной услышав михалевский крик ярости и бессилия.
— Знаешь, Валька, это чувство сродни оргазму, честное слово. Я едва удержался, чтобы не вернуться и не насладиться дурацким видом нашего верблюда.
Сандалов засмеялся. Он прекрасно представлял себе, что было бы с Михалевым, если б Денис вернулся.
