С тех пор как он познакомился с Августой, он почувствовал себя лучше. Дело в не том, что она ему снилась или он, просыпаясь среди ночи, больше не упирался в бесконечную пустоту будущего, воображал кого-то реального в своем пространстве. Нет, но он мог думать о ней, когда хочет. Искать ее, не находить, думать и снова искать. Теперь, просыпаясь ночами, он представлял, что где-то, на одной из сотен тысяч кроватей в их городе, спит она. Не важно, одна или с кем-то. Она дышит, видит сны. Может быть, в них мелькнет и он тоже?
Глупости? Ну и что. Это его глупости, от которых ему легче.
Он снова и снова видел себя и ее в тот августовский день…
Его «мицубиси-лансер», или, как он называл свою машину, Жеребец, заупрямился.
— Ты в своем уме, Жеребец? — бормотал он, в третий раз поворачивая ключ в замке зажигания, но рокота мотора не слышал. Только рык пролетающих мимо авто лез в уши.
Жеребцом он называл свою машину не просто так, он узнал, что «лансер» в переводе на русский — «улан». А эти парни всегда были на коне. Он сам пригнал машину из Германии, причем не из-под кого-то неизвестного. Надин отец постарался: дал адрес своего знакомого, который уехал на постоянное место жительство в Баварию. Его бывший заместитель по телефонному узлу.
Не отрывая пальцы от ключа зажигания, Николай с досадой ждал, когда Жеребец опомнится.
По тротуару двигались люди. Взгляд замер на женщине, которая шла не так, как все. Она наклонилась не вперед, а вбок, вправо. В руке несла клетчатую сумку, с которой обычно разъезжают нынешние коробейники. Темно-синие джинсы обтягивали бедра так туго, что больше он ни на что не мог смотреть. Виль-виль, виль-виль…
Николай не узнавал себя — никогда, с тех пор как он женился на Наде, не смотрел с такой жадностью на чужую женщину. Его глаза то и дело возвращались к бедрам. Они почти как у мальчика-подростка, подумал он.
Он убрал руку с ключа и смахнул со лба пот. Заставил себя отвести глаза от бедер и сосредоточился на обуви. Сабо из темно-желтой кожи, похожей на грубую, буйволиную, оказались умилительно маленькими. Как деревянные шлепанцы на ногах шестилетней девочки, в доме которой они жили в литовской Паланге, в Прибалтике, с матерью, когда ему было двенадцать… Ремень из такой же кожи, что и сабо, обозначил талию. Талия не была тонкой. То есть, она, конечно, тонкая, но из-за непышности бедер фигура не походила на песочные часы, как у Нади. А это ему всегда нравилось.
На ней была клетчатая рубашка в мелкую желто-зеленую клеточку. На руке, которая ничем не занята и выполняла роль противовеса, болтался металлический толстый браслет.
«Ты обалдел, Сушников, если решил, что она из племени челноков. Так челноки не одеваются».
Женщина оглянулась, почувствовав на себе взгляд. Она не поняла, чей он, но Николай успел заметить загар, не каленый, заработанный на рыночной площади в мороз и сушь. Ее щеки, внезапно пришло ему в голову почти поэтическое сравнение, повторяли по цвету лепестки ноготков, любимых цветов… жены.
Да, любимых до сих пор. До сих пор, усмехнулся он, жены.
«Эта мысль — предупреждение?» — спросил он невесть кого. Но тут же отмахнулся, потому что женщина уходила все дальше. Сейчас дойдет до перекрестка и исчезнет, испугался он.
Она подняла руку, браслет соскользнул с запястья и замер, не доехав до сгиба локтя. Поправила коротко стриженные русые волосы. Он заметил грубые кольца на руке, такие же стильные, как браслет. Надя никогда не носила серебряных украшений. Только золото.
Испытывая странный восторг в теле, Николай высунулся в окно и тихо свистнул.
Женщина шла дальше.
Он откинулся на спинку кресла и тихо простонал. Подросток, недоросль, идиот. Разве такая женщина обернется на свист? Тогда… на что? Как ему позвать ее? С женщинами Сушников не знакомился ни разу с тех пор, как женился. А в то время, когда он знакомился, девчонки охотно шли на свист.
Николай уже собрался снять пальцы с ключа зажигания, выскочить из машины и побежать за ней. Но тихий рокот мотора — Жеребец сжалился над ним — остановил его. Бежать? Ничего глупее не придумал?
Ноги быстро нашли педали, руки легли на руль, а дальше все пошло на мужском автопилоте.
— Девушка! — тихо окликнул он, бесшумно подкатив к ней сбоку. Он удивился своему голосу, он сам не знал, что умеет говорить таким. — Девушка…
Мысль была одна, до незатейливости ясная: усадить рядом с собой и ехать. Не важно куда. Не важно зачем. Поскольку, кроме этой мысли, никакой другой нет, значит, нечего облечь в слова.
— Девушка… — снова позвал он.
Она так похожа на мальчишку-сорванца, на девчонок его юности. С такими беззаботно и весело. От них всегда пахнет свежестью, а не лекарствами. Крапивой, полынью, но не розами, обернутыми в целлофан, и перевязанными бантиком, — такие приносят в больницу…
«У тебя нет сердца, — укорил себя Сушников. — Надя тоже прежде пахла свежестью, тебе это нравилось. Она не виновата…
Да пошел ты! — отмахивался он от самого себя. — Скрипишь, как столетний дед».
— Девушка, я предлагаю вам… — наконец-то удалось прибавить три слова, вполне осмысленных, к одному, произнесенному трижды.
Она остановилась, опустила сумку на тротуар. Потом сложила руки на груди, посмотрела на него и спросила:
— Что вы предлагаете мне такого замечательного?
Он засмеялся. Ему понравился ее голос, но еще больше — интонация. Спокойная, ровная, уверенная.
— Я предлагаю вам прокатиться! — выпалил он чистую правду.
Она засмеялась:
— Не боитесь? — и засунула руки в карманы джинсов. Надо же, он удивился, джинсы в облипочку, а руки входят. Он заметил по движению кармана, что в правой руке что-то есть.
— У вас с чем? С перцем или?..
— Или.
— Я вас не боюсь, — засмеялся он, зазывно открывая дверцу и придерживая ее.
— Почему? — Девушка вскинула брови, они уехали высоко на лоб, туда, где нависала коротенькая редкая челочка. Он жадно всматривался в ее волосы. Никогда не гладил по голове женщину с такими волосами. У Нади длинные, их можно ворошить, запутаться. Можно гладить, но гладить волосы, не голову.
— Я смелый.
— Ага, вы — самый настоящий улан. — Она кивнула на надпись.
— Откуда вы знаете? — Теперь у Николая на лоб полезли не только брови, но и глаза. Он сам недавно узнал, что означает название его авто, и гордился своей осведомленностью. А еще больше ему нравилось удивлять несведущих.
— Читаю много, — фыркнула она. — Я люблю машины. Вашему «лансеру»… — она сощурилась, — четыре года.
— Ясновидящая. — Он шире распахнул дверцу. — Садитесь же скорей!
— Сумку на заднее сиденье? — спросила она, поднимая свой баул.
