– Боженька! Ятабэ-сан! Спасите меня отсюда скорее! Верните домой! Я буду себя хорошо вести!
Но Ятабэ-сан все не приходил. По утрам я слышала скрип двери, когда он выходил из своей комнаты, его шаги по коридору, покашливание. Ятабэ-сан был только звуком. Но от этого моя вера в него только становилась сильнее.
Я постоянно прислушивалась, не идет ли Ятабэ-сан. Но даже когда шагов не было слышно (случались такие дни), все равно благодарила его, что он живет в том же здании, на том же этаже и дышит со мной одним воздухом. Я представляла, что в один прекрасный день он непременно найдет меня, ослабевшую, изможденную, обнимет, скажет «бедняжка», повернется к Кэндзи и набросится на него с кулаками. «Ты что с ребенком сделал?! Скотина!»
А потом Ятабэ-сан заплачет и будет корить себя и просить у меня прощения: «Я же все время рядом был. Как мог не заметить? Прости меня дурака! Прости!»
Воображаемый Ятабэ-сан был немного похож на отца одного мальчика из нашего класса. Точно помню, его звали Кубота. Отец работал на фабрике, где делали детали для электроники. Заболел диабетом, полуослеп и уволился. Он всегда сидел на скамейке в скверике, такой мрачный, щурясь читал газету и рассеянно курил. В нашем районе днем редко можно было встретить взрослого, поэтому, выходя на улицу, я искала глазами отца Куботы на его месте в углу сквера. Наши взгляды встречались. Он узнавал меня, но за все время ни разу и не улыбнулся, лишь пристально смотрел. Я всегда относилась к этому человеку с опаской, от его взгляда делалось не по себе. Вот почему мечта о том, что Ятабэ-сан придет и спасет меня, казалась мне такой сладостной. В плену у Кэндзи я только об этом и думала.
Люди не верят, как это я больше года просидела взаперти. Что делала все это время? Зимой холодно, летом жарко… А ванна? А туалет? Сколько раз меня об этом спрашивали! И следователь, и родители. Хотя я мучилась страхом и страдала от слабости только первый месяц. А потом привыкла и, пока Кэндзи был на работе, спала или фантазировала, строя в голове разные картины. Летом, в жаркие дни, Кэндзи включал кондиционер, зимой, вопреки запрету, я сама включала отопление. Жизнь в заточении не так уж тяжела. Главное – выработать ритм, тогда более-менее терпимо.
Вернемся назад. К тому, как у нас проходил вечер и ночь, когда Кэндзи являлся с работы.
– Мяу! Миттян! А вот и я.
Кэндзи открыл дверь. Он принес поднос с ужином и явно был в хорошем настроении. Иногда ему случалось задерживаться в цеху, но в тот день он пришел как положено – в полшестого. Откуда я знала, который час? По соседству с цехом, похоже, была школа, потому что до меня донеслась «Юякэ-коякэ»[7]:
Мы вместе с вороненком торопимся домой.
В моей школе тоже звучала эта мелодия. Услышав ее в первый раз, я расплакалась, слезы сами потекли, но на следующий день слез уже не было. Так или иначе, я пришла к выводу, что не надо портить Кэндзи настроение, а я смогу вернуться домой, только если Ятабэ-сан меня освободит. Оставалось только ждать.
Я мыслила тогда исключительно практично, абсолютно реальными категориями. Неверно думать, что у десятилетней девчонки, ребенка, обязательно и мысли детские. Дети привыкают делать, что приказывают взрослые, и кожей чувствуют, что, пока они слушаются старших, бояться нечего. Мне бы и в голову не пришло вступить в открытый конфликт со взрослым.
– Миттян! Чем занималась? Уроки сделала?
Кэндзи вдруг превратился в ребенка. От столь резкой метаморфозы становилось не по себе – сначала я даже не могла поднять голову. Мне было противно все, к чему он прикасался днем. Весь такой гадкий, особенно рука, несколько часов назад сжимавшая член.
Однако теперь, после работы, он выглядел свежим – похоже, умылся или принял душ. От него так и разило хозяйственным мылом. Кэндзи сказал, что оно здорово отмывает машинное масло. Мыло – как мокрый песок, все оттирает. Наверняка это Ятабэ-сан заставил его помыться, сказал: «Что ты ходишь, как свинья?» Чем сильнее я ненавидела Кэндзи, тем больше вырастал в моих глазах Ятабэ-сан. Можно сказать, я его боготворила.
– Мяу, мяу! Как кушать хочется! – начал искушать меня Кэндзи, ставя на стол поднос с едой. На обед он обычно приносил лапшу или тяхан[8], на ужин – порцию мяса или рыбы с мисосиру[9]. В общем, небогато. Кэндзи довольно рассказывал, что еду им готовит и приносит жена хозяина, живущего неподалеку. Специй она не жалела, у меня сразу пересохло в горле, а Кэндзи продолжал с аппетитом уплетать ее стряпню. Я взяла чайник и стала пить прямо из носика.
– А Ятабэ-сан?
– Он прямо у станка ел и газету читал. Спортивную. Радовался, что «Гиганты» выиграли.
– У кого?
– У «Хансин»[10]вроде. Точно не знаю. – Кэндзи наклонил голову набок – похоже, бейсбол его не интересовал.
– Он тоже на втором этаже живет? А когда он домой приходит?
– Миттян, что это ты все про Ятабэ-сан? – Кэндзи недовольно поджал губы. В его глазах снова мелькнуло подозрение, и я решила в такие минуты относиться к нему не как к взрослому, а как к однокласснику, которого надо поставить на место. Потому что заметила – он так любит. Ему нравилась роль мальчишки, которого третируют бойкие одноклассницы.
– А что, нельзя? Что в этом плохого?
– Да ничего вроде.
– Раз ничего, зачем так говорить? Надо извиниться.
Кэндзи не нашел что ответить. У него в запасе было еще меньше слов, чем даже у моих одноклассников. Стоило надавить, как он тут же извинился. Наверное, найдутся люди, которые не поверят, что десятилетняя девчонка способна осадить взрослого мужика. Но это факт. Кэндзи – тому, каким он был вечерами, – нравились такие отношения.
– Что сегодня делала, Миттян? – Прикинув, куда ветер дует, Кэндзи решил сменить тему.
– Спала. Чего мне еще делать?
– Уроки. Где твой ранец? – Оглядев комнату, Кэндзи озадаченно посмотрел на меня.
– А откуда ему взяться? Ты же меня похитил, когда я из балетного класса возвращалась.
Кэндзи не обратил внимания на слово «похитил» и, пошарив в моей балетной сумке, вытащил черное трико и уткнулся в него носом.
– По́том пахнет!
Я по-настоящему рассердилась:
