Мне хотелось на террасу под липами, откуда открывается вид на озеро за городскими крышами. Но прежде чем перейти на другой берег, надо было перекусить.
На улице Навигации мне попался индийский ресторанчик, где под потолком медленно крутились лопасти вентилятора, гоняя горячий воздух. Редкие клиенты за столиками, казалось, пребывали в таком же отупении, что и я, под бдительным оком официанта-бразильца, который спросил, чего я желаю, и принес мне цыпленка тошнотворного розового цвета.
Сидя в индийском ресторанчике на улице Навигации, я думала о нашем доме в Нью-Джерси, о косулях, которые ранним утром пересекают мелкими шажками лужайку и скрываются в лесу. Из окна нашей спальни я вижу только деревья да еле различимый за листвой фасад соседнего дома. Я всегда думала, что тишина в Нью-Джерси – сиротская тишина. Все дома нашего квартала были построены в одно и то же время, перед тем как мы, молодожены, въехали туда. Теперь, когда хозяева стареют, дома стареют вместе с ними и вот-вот исчезнут один за другим так же, как появились. И Джон, мой муж, виделся мне теперь, когда я думала о нем, словно окутанным покрывалом тишины, за работой в нашем саду, с лейкой в одной руке и секатором в другой. Вся его страсть была отдана этому саду, где тыквы, кабачки, помидоры и фасоль росли с каким-то эротическим буйством. Сколько я ни раздавала, сколько ни замораживала, сушила, готовила все эти овощи, их все равно оставалось слишком много для нас двоих.
Я хотела было позвонить домой, но что-то меня удержало; я представила себе телефонные звонки в пустых комнатах, и мне показалось, что я не имею права нарушать шелест деревьев, слышный из окон, закрытых только москитными сетками, не имею права тревожить это равнодушное и такое благодатное забвение, что царит там, в лесах Нью-Джерси.
Внезапный гомон заставил меня поднять глаза от тарелки. У входа в ресторан стояла женщина без возраста, одетая в слишком узкую юбку и кричаще-красный жакет; волосы ее были повязаны косынкой на крестьянский манер. Ее вид, принаряженный и бедный, контрастировал с небрежной элегантностью клиентов. Официант-бразилец, казалось, не решался ее впустить, но она тихонько отстранила его и сказала, указывая на меня пальцем:
– У меня назначена встреча с этой дамой.
Бразилец, ворча, посторонился и бросил на меня косой взгляд, убрав мою тарелку, к которой я почти не притронулась. Женщина села напротив меня, уставившись мне прямо в глаза, пока я заказывала два кофе и два стакана воды.
– Жарко на улице, да?
У нее был тяжелый выговор, как будто она жевала спелые фрукты, таявшие во рту.
– Да, верно.
Мне было не по себе оттого, что не хватило духу ее отшить. Что подумают обо мне другие клиенты?
Я быстро огляделась, но никого вроде бы ничуть не интересовало, что происходит за нашим столом.
– Я вижу, у вас трудности.
– Вот как?
Я посмотрела на нее внимательнее, и мне показалось, что я ее уже где-то видела. Ее грубые черты, косынка, добродушный взгляд, устремленный на меня так, словно она гладила мои волосы, – все это было мне знакомо.
– Да, у вас трудности, детка, сразу видно. Это написано у вас на лице. Я даже могу сказать, что вас мучает.
Несмотря на акцент, говорила она на прекрасном французском. Венгерка, болгарка, австриячка? Я искала каких-нибудь примет на ее лице, оно было изборождено глубокими морщинами, а из-под косынки выбивались пряди неопределенного цвета волос.
Официант-бразилец с презрительной миной поставил на стол две чашки и два стакана с водой.
Я пристально смотрела на женщину. Решительно, она напоминала мне кого-то, кого я хорошо знала, я была в этом уверена.
– Дело в том, детка, что вы вот уже несколько дней скитаетесь между двух миров. Нельзя жить между миром живых и миром мертвых, между мечтой и явью. Придется вам сделать выбор – туда или сюда. Ну-ка, покажите мне линии вашей руки.
Я положила раскрытую ладонь блюдечком посреди стола, точно дар. Она осторожно взяла рукой кончики моих пальцев и чуть расправила ладонь, словно разглаживая лист бумаги.
– Ну-с, что же я тут вижу? Вас ждет женщина, и я вижу тяжелое испытание. Разрыв, который изменит всю вашу жизнь.
Мне бы хотелось услышать от нее, что со мной не так, с тех пор как я сюда приехала, и почему мне то и дело встречаются лица и голоса из прошлого. Всю жизнь я стремилась к забвению, и мне было невыносимо, что воспоминания преследуют меня на каждом шагу.
– Оставит ли когда-нибудь прошлое меня в покое, я больше не могу, – произнесла я глухим голосом.
Она сочувственно кивнула, как будто прекрасно понимала, что со мной происходит.
– Что ж, эти встречи связаны с испытанием, которое вас ждет. Я вижу разрыв с женщиной.
Она посмотрела на меня внимательно и вдруг сказала с сочувствием:
– Бросьте, не переживайте, у вас есть все, что нужно, чтобы выстоять. Не забывайте, что есть такие темы, на которые можно говорить только с умершими.
Она решительно поднялась, допив свою чашку кофе, и вышла из ресторана, провожаемая свирепым взглядом официанта.
Я пересекла мост Часов, под который, бурля, устремлялась вода. Я шла к террасе под липами, туда, где столько раз представляла себе мою мать, лицом к озеру, одну, сразу после смерти отца, в сладком запахе цветов липы, когда улицы и площади парят, переполненные этим дурманящим ароматом и гудением пьяных пчел. Часами сидела она так, не двигаясь, устремив взгляд на крыши. Я боялась всякий раз, когда она уходила на свои долгие прогулки, боялась, что однажды она не вернется; сталось бы с нее написать письмецо мадам Тюрташ с просьбой позаботиться обо мне? Скорее всего, нет, но страх, что она меня бросит, жил в самой глубине моего существа – еще и сейчас я ощущаю его следы.
Сегодня лето уже перевалило за середину, цветы давно завяли; не удостоив вниманием скамейку, я села на каменную ограду, остаток старой крепостной стены.
С прилегающих улиц до меня доносились голоса и звук шагов, внизу я видела восьмиугольную крышу карусели, под которой кружились лошадки и свинки, лодки и единороги.
Время от времени за спиной проезжала машина. Я вспомнила, что собиралась пойти искупаться, чтобы смыть усталость от перелета и все остальное, но произошло как раз обратное. Прошлое преследовало меня, словно хотело настичь любой ценой, цепляясь за меня своими липкими щупальцами, напоминая обо всех этих недолюбленных любовях, о странных встречах, которые я когда-то сочла незначащими и постаралась забыть. И все эти наброски любви, эти бесплодные попытки казались мне сегодня куда драгоценнее, чем те чувства, что, подобно стальному каркасу, придавали форму моей жизни. Я закрыла глаза, чтобы как наяву увидеть наш дом в Нью-Джерси, утопающий в деревьях, которые там не имеют памяти. По утрам мы с Джоном поднимались очень рано и пили чай в молчании, а за окнами паслись косули, словно домашние козочки. Как долго я любила это ощущение пустоты, в котором парили мы с Джоном.
