Книга Про психов - Мария Илизарова

В это же утро клинический психолог Саша Косулин шел на работу. С утра стояла вечная московская ночь. Подходя к остановке, Косулин увидел красивый перевернувшийся джип. Джип лежал тихо сбоку от дороги и был похож на современное искусство. Косулин успел задуматься о бренности обладания джипом. После событий сегодняшнего утра отсутствие в его жизни даже малюсенькой перспективы джипа вызывало облегчение вместо привычного приступа, когда понижается самооценка и внутри звучит проповедь в буддистском стиле на тему пользы отказа от привязанностей.

Вчера вечером уставшего Косулина насильно вытащила из Интернета старшая дочь, жесткая девица семнадцати лет от роду. Она решительно выключила компьютер и, глядя отцу прямо в глаза, припечатала:

– Нам надо серьезно поговорить.

Разговаривать с дочерью, тем более серьезно, ужасно не хотелось. Он целый день разговаривал на работе. И вообще, разговаривать – это работа, а он хочет отдохнуть. Сорокалетний Косулин неделю назад зарегистрировался в модной социальной сети и теперь вдохновенно продумывал сетевой имидж, подбирал аватарку и заводил новых френдов.

На работе весь день были разговоры, и сплошь серьезные: одна за другой шли пациентки с темой смерти. Кто сам боялся умереть, у кого родители умерли, у кого любимый человек. Было тяжко, и хотелось отвлечься, но суровый вид дочери отдыха не предвещал.

Дочь кричала на него, плакала и ужасно материлась, попутно выкладывая, что он, Косулин, ничего не знает, а их любимая мамочка меж тем завела себе любовника и собирается уйти из семьи. На вопрос об источнике такой осведомленности она разозлилась еще больше, мешая русские и английские матерные слова.

– Ты ничего не видишь, ты что, слепой? Это же очевидно! Е…ая факинг жизнь, ты же психолог! Как же ты не видишь? Ты специально делаешь вид, что ничего не замечаешь, – тебе так удобно, да?! Тебе просто наплевать на семью! Ты сам стал психом, как твои психи, сидишь в своем коконе – тебя же оттуда не вытащить ничем!

Косулин начал вспоминать, как удивлялся переменам жены: она расцвела, похудела, покрасилась в яркую блондинку и зачастила в спортзал. Они даже вместе шутили, что у жены завелся любовник. Но он никогда не мог представить этого любовника как реального украинского мужчину, с которым Лида познакомилась на выездном тренинге в Одессе.

Прекрасный и одинокий джип остался позади, и Косулин даже обернулся разок, чтобы с ним попрощаться. С зарплатой клинического психолога джипа у него не будет никогда. Даже если он не будет есть. А у жениного любовника джип имелся. Дочка все подробно выяснила, взломав электронную почту одессита, что Косулина покоробило. Знать, конечно, надо, но опускаться до такого… Прислушавшись к себе, понял, что полон отвращения: незнакомый человек появился в его жизни, притащил в нее свою электронную почту, бизнес по торговле турецкими батарейками и недоступный джип.

Сколько раз он слушал подобные истории! Сотни, а может, и тысячи раз. Он мог прочитать лекцию о том, что с ним будет происходить в ближайшее время. Шок, неверие, отвращение, боль, подавленная злость, ощущение предательства и разрушенной жизни, болезни. Жадное желание контроля, борьба с собой: залезать в телефон жены или нет, читать ли ее эсэмэски, пока она будет в ванной? Неотвязные сексуальные желания, крепко связанные с мужским инстинктом – застолбить свое. И, главное, все это будет долго и очень мучительно. И вряд ли кончится хорошо.

Хотелось есть, а позавтракать не удалось из-за разговора с женой. Утром она собралась на новогодний выезд своей фирмы в злополучную Одессу. Сделала маникюр, эпиляцию, раз сто упомянула важнейшие переговоры, в которых она будет в роли второй скрипки. Наблюдать за ее игрой было интересно.

Удивительно, но на жену Косулин не злится. Сейчас, в метро, подпираемый неприятным мужчиной сзади, он мысленно кроет тех, кто придумал ходить на работу к восьми, что было очевидно нелепо, так как ни в восемь, ни в девять работать не получалось. Больные становятся способными на контакт в лучшем случае к десяти. Получалось пить чай, сплетничать, раскладывать пасьянс, болтать с врачами. Но ходить надо к восьми утра. Так Москва решает нерешаемые проблемы пробок.

Косулин быстро доехал до своей станции, вышел на улицу и встал в очередь на трамвай. После духоты в метро казалось, что на улице похолодало. Москвичей закаливали каждую зиму, и эта не была исключением. Запрыгнув в трамвай, ловко занял свободное место и приготовился наблюдать, как за окном проплывет, покачиваясь, швейная фабрика, кладбище, а перед самой больницей – замерзший пруд. Привычного удовольствия от вида за окном не наблюдалось. И что теперь делать? Ждать? Дальше делать вид, что ничего не знаешь, уговаривать дочь не проболтаться? Утром соблазн разрушить маскарад саркастическим вопросом о позах, в которых будут проводиться переговоры, или проникновенным: «Не надо, Лида, останься с семьей», – был велик.

Но так не хотелось ничего решать, ничего менять! Привычная уютная стабильность их семейной жизни – надежный тыл, с которым любое безумие он мог выдержать и не сломаться. И он промолчал и даже чмокнул на прощание.

Вот и остановка. Половина трамвая двинулась к выходу. Психиатрическая больница, в которой служил психолог Косулин, считается не совсем обычной. Она как бы демократически настроена к пациентам. На практике это означает, что на входе нет пропускного режима, кому угодно можно зайти и выйти, даже погулять на больничной территории. Правда, таких чудаков немного.

Косулин добрался до отделения, но все-таки опоздал на пятиминутку. Ругаясь про себя, втиснулся в кабинет заведующей. За глаза ее звали Куклой за миниатюрность и однообразное доброжелательное выражение лица. Остался стоять у двери: сесть было некуда, весь персонал отделения набился в кабинет. На пятиминутке заслушали через селектор главного врача больницы, информацию о том, сколько пациентов поступило, в каком они состоянии, были ли особенные ситуации.

В предновогоднюю неделю поступлений почти не было. Мало кто любит справлять Новый год в больнице. Мы сами слышали не раз, как больничный люд Новый год сокращает до НГ, что выходило смешно, так как эта аббревиатура расшифровывается как «недобровольная госпитализация».

Все было как обычно. После того как селектор отключился и общебольничная утренняя конференция закончилась, старшая сестра отделения доложила о сложных, возбужденных, суицидальных пациентах. Косулин слушал вполуха, вспоминая вчерашний разговор с дочерью. На лице дочери со зрелой подростковой жестокостью был написан приговор отцу: ты не мужик! Она так и сказала: «Будь мужиком, папа!» Как будто она в семнадцать лет точно знает, каким должен быть мужик.

По окончании пятиминутки Кукла протянула Косулину листок с фамилиями пациентов. Список длинный, и Косулин повеселел. Работа – лучший доктор. Пара диагностик для ВТЭК, одна первичная барышня и еще мужская фамилия из чужого отделения, в котором временно не было психолога. Тоже первичный.

Косулин не любил ходить в другие отделения. Вот взять хоть это отделение, откуда поступил запрос на диагностику. Тамошнюю заведующую прозвали Царицей за деспотичность и самодурство. Про нее ходили странные слухи, вовсю уточнялись психиатрические диагнозы Царицы, и, похоже, частично они были верны. Косулин с брезгливостью вспомнил обмотанные тряпками с дезинфицирующим раствором ручки дверей. Царица вела непримиримую борьбу с микробами. Каждый раз надо было решать сложную задачу: как не дотронуться до этих ручек. Обычно Косулин набирал полные руки бумаг, книг, диагностических материалов и с беспомощной улыбкой просил сестричек открыть ему двери. Если сестрички были рядом. Еще в этом отделении воняло котами, а котов Косулин не любил, потому что уже была аллергия. Но надо идти – служба есть служба.