За кофе все расселись в гостиной поодиночке или парами, и Ангелика вопросительно сжала локоть Эльзы. Дыхание ее было прерывисто, глаза опять горели.
— У меня есть идея, — шепнула ей Эльза, — съездить нам с тобой в Австрию на пару недель. Если Адольф тебя отпустит.
— С тобой!
А еще через полчаса Гели вбежала в гостиную Гессов и замерла посредине. Дверь в спальню была приоткрыта, и она увидела край знакомого прелестного платья, которое Эльза не успела снять.
— Что случилось? — выглянула подруга.
— Эльза, он меня отпустил!
Все вышло чудесно и неожиданно. Мужчины в столовой принялись рассуждать (бог весть о чем! в три часа ночи!), а дамы отправились отдыхать. Адольф, обычно аккуратно провожавший Ангелику до спальни и плотно прикрывавший за ней дверь, поступил так же и на этот раз. Он отвел ее на второй этаж, открыл перед нею дверь, но она вдруг удержала его за руку.
— Какое чудесное платье было сегодня на фрау Гесс! — вздохнула она, глядя себе под ноги. — Ах, как мне хотелось бы иметь такое же!
Гитлер немного удивился.
— Мне так хотелось бы бывать с нею всюду, как ты мне советовал, — продолжала Ангелика, — но она такая изящная и так одета…
— А, вот что! — кивнул он. — Но кто же тебе мешает? Развивай вкус, учись…
— Эльза видела так много! Она всюду бывала — в Италии, Париже… А теперь едет в Вену…
— Она едет в Вену? — удивился Гитлер. — Что за чудеса? Там только что побывал ее муж-анархист, изображающий из себя послушного барашка.
— Какая она счастливая! — Не слушая его, Гели два раза всхлипнула.
— Да, у нее ведь там тетушка, — припомнил он. — Хочешь, я попрошу ее взять тебя с собою?
Сердце ее едва не выпрыгнуло от неожиданной удачи, но на лице проступила озабоченность.
— Ты попросишь? О, она, конечно, согласится. Но удобно ли это? Можно я сама?
— Ну, попроси сама. — Он поцеловал ее в лоб, потом в шею. Но глаза глядели отрешенно, а голова, по-видимому, была чем-то занята. — Спокойной ночи, моя прелесть.
Гитлер быстро ушел своей стремительно-прерывистой походкой, а Гели, выждав минуту, скинула туфельки и босиком полетела по коридору к спальне Гессов — в отчаянной надежде тотчас поделиться своим торжеством.
Утром, около семи, очнувшаяся от тревожного сна Эльза вышла из спальни и услышала доносящиеся из кабинета мужа голоса. Один был негромок, но в нем чувствовался скрытый напор, другой — голос мужа — она едва узнала, таким он казался безжизненным. Она снова прилегла и проснулась уже в десятом часу. Мужа все еще не было, но голоса стихли.
Рудольф что-то писал за столом. Она подошла и заглянула через плечо.
— В Александрию, — бросил он. — Два месяца не писал. Свинство. А ты?
— Я пишу каждую неделю. Иногда чаще. Твой отец сейчас уехал в Лондон, а мама одна, и я стараюсь держать ее в курсе.
Он бросил перо и потянулся.
— Хотя мне это теперь стало сложно делать, — продолжала Эльза. — Я многое перестала понимать.
— Я тоже, — буркнул Рудольф.
— Разве вы не объяснились? Гесс досадливо поморщился.
— Все плохо. Рем — авантюрист боливийской пробы. А вручать власть авантюристу — авантюризм вдвойне.
— Когда-то вы с Эрнстом были друзьями, — осторожно напомнила Эльза.
— Мы с Эрнстом никогда не были друзьями! Запомни это раз и навсегда! Если я и мог чем-то для него сделаться, это называлось бы иначе!
Она отошла к окну, постояла, глядя на едва проступающие сквозь дождливую завесу силуэты гор.
— Когда Адольф возвращается в Мюнхен?
— Через неделю. Но мы с тобой уедем раньше. Мне еще нужно встретиться с нашим судьей и хотелось бы хоть пару дней поработать с Карлом, пока не началась свистопляска с выборами.
— Я тебе очень нужна?
— Хочешь остаться? Поступай, как знаешь.
— Мне бы хотелось съездить в Австрию и, может быть, в Мадрид.
Рудольф резко вскинул голову.
— Ты поедешь со мной в Мюнхен.
Эльза присела рядом, у стола, взяла его руку в свои и снова ласково улыбнулась.
— Руди, ты сердишься на весь мир, а заодно и на меня. Но я ведь не с ним, я с тобой.
— Тем более не о чем говорить.
— Господи, да я бы поехала куда угодно, если бы у тебя нашлось для меня немножко времени! Но ты же будешь занят с утра и до утра, тем более во время выборов…
— Довольно, Эльза! Это решено.
— Руди, послушай меня, дело в том, что я уже обещала Ангелике. Она так ждет этого и так счастлива.
— Ты решила меня шантажировать? Эльза встала и ушла в спальню, чтобы не расплакаться. Он тут же явился следом и стал в дверях.
— Я знаю, что я слишком плохой муж, чтобы иметь моральное право требовать… Тем более с некоторых пор… Я не стану тебя удерживать.
— Не станешь?!
Он минуту стоял, размышляя. Потом вдруг поглядел на нее с детской беспомощностью. И Эльза отвернулась — боль и нежность пронзили ее.
Как обычно, в этот час в доме бодрствовали лишь собаки и Борман.
В кабинете при библиотеке Мартин занимался какими-то подсчетами, а Берта, любившая общество, привела туда всех своих четырех щенков и принялась их тщательно вылизывать. Из кабинета доносилось такое чавканье, что угрюмый после размолвки с женой Гесс заглянул туда с некоторым интересом.
— Опять ты? — рассердился он на Берту — Давай убирайся.
Берта замерла на мгновение и, подняв одну бровь, посмотрела исподлобья.
— Ладно, ладно, хорошая девочка… Она вам не очень мешает? — спросил он у Бормана.
— Совсем не мешает, наоборот! От нее такое тепло, радость. И щенки — просто чудо! — улыбнулся Борман.
— У меня уже всех разобрали, — сказал Гесс, присев на корточки и поглаживая подставленную большую голову и еще четыре головенки. — Вот эту черную сучку, самую маленькую, хочет взять фюрер, но, по-моему, передумает. Один раз он попросил Берту принести ему Блонди, а Берта отказалась. Зато когда Гоффман попросил, она сразу притащила ему Мука, вот этого здоровячка! Фюрер сделал вывод, что Берта не хочет отдавать ему Блонди. Я думаю, это оттого только, что малышка родилась последней и мать просто хочет подольше подержать ее при себе.
— Поразительно! — воскликнул Борман. — Мне это кажется просто невероятным. Я никогда не держал собаку, но теперь жалею. Любопытно, их ум передается по наследству?
— Еще как передается! — кивнул Рудольф. — И не только ум. — Он поднял на Бормана глаза. — Вы верите в переселение душ?
Борман не нашелся, что ответить.
